Если они ждали, что меня растрогает этот спектакль… щедрости, доброты или чего еще там наворотили, их расчеты не оправдались. Меня это совсем не тронуло. Я села, даже не взглянув на Райна.
Створки дверей приоткрылись. Показалась голова служанки.
– Ваше величество, они здесь, – поклонившись, доложила женщина.
– А его где носит? – спросил у Кайриса Райн.
Словно по волшебству зал наполнился табачным дымом. Появился Септимус. Подойдя к постаменту, он буквально взлетел наверх. Его сопровождали Дездемона и Илия – его любимые телохранительницы из числа кроверожденных. Обе высокие, гибкие, настолько похожие, что я была уверена: это сестры. За все время я ни разу не слышала их голосов.
– Мои извинения, – непринужденно сказал Септимус.
– Потуши, – проворчал Райн.
– Надеюсь, со своей знатью ты будешь повежливее, – усмехнулся Септимус.
Но приказ он выполнил, потерев сигариллу о ладонь. Запах табачного дыма сменился запахом обожженной кожи.
– Очень мило, – сухо констатировал Кайрис, наморщив нос.
– Король ночерожденных попросил меня потушить сигариллу. С моей стороны было бы грубостью не выполнить его просьбу.
Кайрис закатил глаза. Судя по виду, королевский советник изо всех сил старался не ляпнуть что-нибудь еще.
Райн просто уставился в другой конец зала, на закрытые двустворчатые двери, словно видел сквозь них. Выражение его лица было бесстрастным. Даже самоуверенным.
Я-то знала, что чувствует он себя не так.
– Где Вейл? – тихо спросил он Кайриса.
– Должен быть здесь. Скорее всего, корабль запоздал.
Райн издал неопределенный звук, который вполне мог сойти за ругательство.
Да, король волновался, причем сильно.
Но когда он заговорил, голос его звучал спокойно и даже весело:
– В таком случае мы готовы. Открыть двери. Пусть войдут.
Глава вторая
Райн
В тронном зале я находился не впервые, и лица присутствующих были мне знакомы. Единственное отличие: в прошлый раз я был рабом.
Иногда в моем уме мелькал вопрос: помнят ли они меня? Тогда я был для них никем и ничем. Одно из безликих тел, больше похожее на марионетку или домашнюю зверушку, чем на разумное существо.
Сейчас они, конечно же, знали, кто я. Знали мое прошлое. Но, видя, как они заполняют просторный, роскошный тронный зал, я невольно спрашивал себя: действительно ли они меня помнят? Естественно, они забыли всю мелкую повседневную жестокость. Для них это были просто эпизоды в череде дней и ночей. А вот я помнил все. Каждое унижение, каждое насилие, каждый удар, каждую боль, причиненную мне как бы ненароком.
Я помнил все.
И теперь я стоял перед ришанской знатью, с этой проклятой короной на голове – якобы даром богини.
Как же изменилась ситуация!
Однако не настолько, как хотелось бы мне, потому что в глубине души и сейчас, после всего случившегося, я боялся ришанских вельмож.
Я скрыл правду под тщательно устроенным спектаклем, безупречно подражая прежнему хозяину. Я стоял на тронном пьедестале, заложив руки за спину и расправив крылья, с короной на голове. Мои глаза были холодными и жестокими. Последнее давалось мне легче всего. Как-никак моя ненависть была настоящей.
Знать созвали сюда из всех уголков ришанской земли. Таких называют старой властью. Большинство их занимали высокое положение еще во времена правления Некулая. Насколько помню, они всегда изысканно одевались, предпочитая шелк, расшитый затейливыми узорами. Представляю, сколько недель какая-нибудь бедная рабыня корпела над каждым стежком. На лицах – то же высокомерие, та же элегантная холодность. Тогда я не знал, но теперь знаю: черствость свойственна всей вампирской знати.
Многое осталось прежним.
Но многое и изменилось. Прошло двести лет. Возможно, это не отразилось на их телах, однако годы были тяжелые, беспощадно оставившие зарубки на душах. Сюда явилась горстка могущественных ришан, сумевших уцелеть в жестоком захвате власти и выдержать двухсотлетнее правление хиажей. Они владели развалинами того, что Винсент позволил им оставить.
Теперь они собрались здесь, перед королем, которого уже ненавидели, готовые отчаянно биться, лишь бы урвать свой кусок пирога.
Худшая из привилегий. Худшее из притеснений.
– Какое мрачное сборище! – усмехнулся я, приосанившись. – А я-то думал, что после известных событий этих двухсот лет увижу радостные физиономии.
Я намеренно говорил таким тоном, стараясь, чтобы в нем звучала постоянная угроза. Единственное, что понимала эта публика.