После таких снов я просыпалась злая, бешенная, а Краев все недоумевал, какая муха меня укусила. И не скажешь же, что полночи во сне от ревности давилась и была готова прибить, то его, то ее. Покрутит у виска и скажет, что совсем чокнулась.
Это к вопросу о том, что не только у него, но и у меня ревнивых демонов внутри до хренища, и они очень мешают жить и этой самой жизнью наслаждаться.
У меня подгорало, поэтому не стала ждать, когда она там напьется и отправилась следом. Надо срочно решать этот вопрос, пока я окончательно себе не раздраконила и не начала бросаться на ни в чем не повинного Краева, после того как насмотрюсь «приятных» снов с участием этой гадины.
Кафешка располагалась рядом, в соседнем двухэтажном здании. Простенькая вывеска, низкие цены и близость к универу — что еще нужно студентам?
Над дверью тихо звякнул колокольчик, сообщая о моем приходе. Официантка — знакомая студенточка с третьего курса — приветливо махнула мне рукой. Я кивнула ей, и отправилась в самый дальний конец зала, туда, где торчала медовая макушка Тимофеевой.
Пока шла, всю ее облапала придирчивым взглядом. И идеальные волосы, сверкающие так, будто она только что из салона, в котором провела несколько часов, и худенькие, нагло разведенные плечи, и прямую спину.
Даже с такого ракурса она казалась непроходимой стервой.
Ревность снова шевельнулась. Даже не просто шевельнулась, а полыхнула так, что у меня в пупке закололо. Дура я!
Но не на пустом ведь месте меня кроет! Они с Краевым встречались. Сходились и расходились раз пять. Их что-то притягивало друг к другу, и что уж скрывать они охрененно смотрелись вместе — по крайней мере в моих идиотских снах.
Комплексами я не страдаю, внешностью своей довольна, но сейчас невольно поджимаю живот и выпячиваю грудь вперед, пытаясь доказать неизвестно что и неизвестно кому.
Она чувствует мой интерес. Оборачивается, и наткнувшись на меня взглядом, пренебрежительно морщит нос, будто перед ней появился кусок чего-то не очень приятного и дурно пахнущего. Отворачивается. Сучка! Меня просто распирает от холодной ярости.
Делаю последние шаги и нагло усаживаюсь напротив нее.
Люба неспешно помешивает ложечкой содержимое своей кружки и смотрит в окно. Эдакая романтическая дама, грустящая о минувших летних деньках. Меня она принципиально не замечает, и я невольно думаю, а не вылить ей содержимое этой самой чашечки на башку.
— Все? Шоу «Королевишна думает о вечном» закончено? — все-таки не выдерживаю. Я не люблю сама устраивать маскарады и на дух не переношу, когда это пытается сделать кто-то другой, — можем переходить к делу?
Она морщится, услышав мой голос, потом оборачивается. Взгляд как у матерой представительницы ЖЕКа, к которой под самое закрытие пришла бабка со своими никчемным проблемами.
— Чем обязана?
— Это я чем обязана такому повышенному вниманию с твоей стороны.
— Не понимаю, о чем ты, — отпивает кофе, глядя на меня поверх кружки.
Глаза наглые, красивые. Вообще она красивая. Меня это нервирует, потому что внезапно возникает картинка, как эти глаза смотрят не на меня, а на Краева. Как вот эти пухлые, красиво очерченные природой губы его целуют.
У меня аж поджимается все. Вся моя сдержанность, уверенность в себе и достоинство трещат по швам. И никакие медитации не помогают. Я, словно ревнивая маньячка, готова прямо сейчас огреть соперницу стулом по башке. Меня это угнетает.
— О твоих попытках поссорить нас с Краевым через какие-то невнятные фотографии.
— Ах, ты об этом, — холодно улыбается она.
— Об этом, милая, об этом.
— Я считала, он должен знать правду. Вот и рассказала.
— Какую правду? Что какая-то из твоих подруженций одним местом фотографировала и сделала кривой снимок, на котором не пойми что и как изображено.
— По-моему, там все предельно ясно. Ты позволяла лапать себя и очень мило улыбалась. Я не могла оставить это без внимания. Мы с Мишей, знаешь ли, не чужие люди.
Спокойствие, Злата! Только спокойствие!
— Все было не так, — цежу сквозь зубы.
— Конечно, — эта зараза понимающе кивает, — Уверена, ты именно так ему и сказала. Надеюсь, ты не думаешь, что Миша в эти сказки поверил?
— Не переживай. Поверил.
— Сомневаюсь. Он же не дурак. И кстати, не совсем понимаю, зачем он тебе это рассказал, — говорит так пренебрежительно, словно я собачка, которая под ногами путается и мешает нормально жить.