Пятая. Да здравствует тахикардия. Плевать. Может, получится сдохнуть быстрее.
О чем говорить с этой Мариной он абсолютно не представлял. Пытался вспомнить, как раньше с девчонками флиртовал: анекдоты какие-то травил, строил из себя хер знает кого, но они почему-то всегда велись. Даже если ничего не делал и просто многозначительно улыбался, все равно велись. Так же и с ней. Сидела напротив, смущенно белела, краснела, сто раз поправила прядь волос, выбивающуюся из-за уха.
Молчание затягивалось, неприятным крюком царапая по нервам. Наконец, Марина не выдержала:
— Как дела? Давно не виделись.
— Прекрасно.
— Как сын? — она напряженно улыбнулась, старательно делая вид, что интересуется искренне и от чистого сердца.
— Замечательный.
— А девушка? Вы все еще вместе? — под его пристальным взглядом она окончательно смутилась, — Прости за бестактность. Я просто никогда не видела вас вместе, вот и решила спросить. Может…у меня все-таки есть шанс.
Сказала и сникла:
— Извини, порой я бываю навязчива. Просто…просто не могу перестать думать о тебе. Прихожу сюда почти каждый день в надежде увидеть. Я ночами нормально спать не могу. Ты мне снишься, и все сны из разряда «восемнадцать плюс». Боже, — простонала она, утыкаясь лицом в свои ладони, — как жалко я звучу.
Краев смотрел на нее и все ждал, когда же что-то проклюнется, хотя бы какой-то отблеск эмоций, хоть крошечный интерес. Но вместо этого он действительно почувствовал жалось, а следом — унылое опустошение.
Да кого он хочет обмануть? Какая на фиг Марина? Что-то важное у него обломилось, после истории со Златой, какая-то деталь, отвечающая за чувства.
Может, и правда, его предел — это Тимофеева. С которой можно в койке кувыркаться, провести пару веселых дней, а потом отряхнуться и пойти дальше? Может, и надо было продолжать в тот же духе, а не ввязываться в серьезные отношения с Русиной? Менять девок, пачками хватать молодые тела, чтобы нажраться ими до отвала, потом хорошенько проспаться и на следующий день заново во все тяжкие. Не обременяя себя душевными привязанностями, трахаться до потери пульса, чтобы после оставалась только блаженная пустота и никаких проблем.
Ведь классно же?! Классно! Ни хлопот, ни забот. И нервы никто не мотает, и за ребрами никогда не болит.
Так почему бы и нет? Молодой, свободный…никому нахрен не нужный. Так зачем отказываться от того, что так настойчиво и легко само идет в руки?
Глава 23
— Злата! — мама стоит в дверях, пока я наливаю чай. У меня так трясутся руки, что звон стоит на всю квартиру. Кажется, еще чуть-чуть и я разобью стакан к чертовой бабушке, — что у вас произошло?
— Все супер, мам!
Я улыбаюсь и чувствую, как дергается щека. Жадно присасываюсь к стакану и пью до дна. Давлюсь, но глотаю, в тщетной попытке погасить тот пожар, что бушует внутри.
Перед глазами Краев. Растерянный, непонимающий, мрачный, во взгляде — нескрываемая боль. От этого еще больнее самой себе.
Я не права! Я осознаю это. Но перебороть своих демонов и остановиться не смогла.
Сука-Любочка добилась своего и опять сломала что-то важное у меня внутри. Я ненавижу ее до кровавых всполохов перед глазами, за то, что снова заставила сомневаться.
— Злата!
— Ну что? — шлепаю стаканом по столешнице и тут же замираю, прислушиваясь. Сын продолжает спать, несмотря на грохот. Выдыхаю.
— Посмотри на себя в зеркало.
— Да что я там не видела?
— Сядь, — указывает на стул возле стола.
— Я пойду к Артему.
— Сядь, — с нажимом.
Подчиняюсь. С родительницей ругаться не хочется, да и на ногах я держусь с трудом. У меня все тело ходуном ходит, между ребер судорожно сокращается непонятное кровавое месиво.
Мама усаживается напротив, складывает перед собой руки, как прилежная ученица и, чуть нагнувшись вперед, тихо произносит.
— Что между вами произошло?
— Все отлично. Разве не заметно?
— Стоп, — прерывает категорическим жестом, — я не хочу говорить со Златой-стервой, я хочу поговорить со своей умницей-дочерью.
Умница-дочь где-то потерялась. Есть только я. Нервная, разобранная, трясущаяся, словно продрогшая сырая мышь.
— Мам, давай говори, что хотела и я пойду.
Не слишком вежливо, но манеры, вернее их отсутствие — это последнее, что меня сейчас волнует. Я только что разломала до основания наши с Краевым едва живые отношения. Растоптала их к чертям собачьим, поддавшись чужому влиянию. Так какая теперь разница умею я быть вежливой или нет?