– Но меч уже исправлен? – спросил Ансгар.
– Конечно… Я поставил новый клинок в старую рукоятку. Сваривать старый клинок, как я посмотрел, было уже бесполезно. Там не простой слом. Точно сказать я не могу, но мне показалось, что дело без магии не обошлось. Не другой меч этот клинок сломал, а волшебная сила. И в случае сварки меч Ренгвальда развалился бы от первого же хорошего удара о другое такое же крепкое оружие. С простым мечом он, может быть, и справился бы, если добро сварить, а с хорошим – нет… Можете так и передать хозяину меча. Я жду его…
– Значит, это стал уже другой меч? – поморщился юноша, продолжая прерванную тему. – Это уже не меч Ренгвальда?
– Так мы и договаривались с конунгом Кьотви. Если не удастся сварить, я сделаю и поставлю новый клинок, который будет не хуже старого. Сварить не удалось. Излом был ровным и, как я думаю, запеченным чужими заклинаниями, которые даже наговоренный напильник не берет, а такое не поддается доброй сварке. Новый клинок имеет, конечно, другой рисунок. Повторить один и тот же рисунок харлуга [16]невозможно, потому что он всегда только сам себя творит под молотом и мнение человека не выслушивает. И одни лишь боги знают, какой вид харлуг пожелает иметь. Но новый обладает всеми теми же качествами, что и прежний. Конунг будет доволен моей работой.
– Прежний хозяин меча сидит у костра в Вальгалле, и пусть О́дин сделает его огонь ярче и жарче, – переговоры вел уже юный Ансгар и вел твердо, не как юноша, но как воин, имеющий на это право. – Я его единственный сын Ансгар, больше сыновей у отца не было, и я как наследник приехал за мечом. Дом и оружие Кьотви принадлежат мне одному [17]…
– Понятно… А ты тоже родственник? – спросил Далята ярла.
– Это мой дядя, – за дядю ответил юноша, чтобы не переводить вопрос.
Далята слегка насторожился, потому что дядя тоже может быть наследником. И это уже противоречило бы только что сказанному.
– Стрый? [18]
– Нет, он – брат матери. Он не наследник… – сразу сказал Ансгар, чтобы и этот вопрос не переводить, а потом и ответ. – Дядя Фраварад плохо знает славянский язык, многое понимает, но не всегда может ответить, и ты спрашивай у меня. Я отвечу тебе со всей полнотой.
– Понятно… Давайте-ка пройдем в дом и там поговорим, – после короткого раздумья предложил кузнец и опять задумчиво помял свои большие руки, словно проявляя неуверенность и показывая непонимание того, как следует в этом случае поступить.
Он первым повернулся и вошел в еще не закрытые за предыдущим гостем двери. Походка у кузнеца была упругая, но не тяжелая, хотя сам он был человеком крепким и весить должен был немало.
Лестница начиналась в четырех шагах от порога, была крута, как тропа, ведущая к дому, и так же не широка.
Подниматься по ней можно было только по одному, и первым за кузнецом пошел юный Ансгар, уже прочно взявший переговоры в свои руки. Да и как ему было не брать их на себя, если он один из спутников владел славянским языком, а, кроме того, в успехе переговоров был самым заинтересованным лицом. У дяди Фраварада можно было только спросить совета, но, кажется, говорили они об этом уже столько, что обговорено и спрошено было все.
Уже миновав лестницу, Ансгар обернулся, чтобы посмотреть на своих спутников, и увидел, что внизу стоит тот коротышка с голым торсом, что желал послушать их разговор на улице.
– Кто это? – спросил юноша у обернувшегося, как и он, кузнеца. – На дварфа [19]похож… Но дварфы, я слышал, в ваших землях не водятся…
– Дварф и есть, – сказал Далята. – Гномами их у нас еще зовут… Немой к тому же. В рабство, бедолага, какой-то бедой попал… Я его шесть лет назад у заезжих хорезмийских купцов, случайно увидев, выкупил. Слышал, что гномы кузнецы ладные и рудознатцы умелые, и выкупил. И не прогадал, хотя заплатить пришлось немало.
– Он – твой раб? – спросил Ансгар, хотя и понимал, что рабы не должны вести себя так вольно, как вел себя этот бородатый коротышка. В доме Ансгара были свои рабы, как и в других знатных домах, и там их держали в строгости. С обязательными стальными ошейниками на шее.
Кузнец отрицательно и с улыбкой помотал головой.
– Я не держу рабов [20]. Он – мой помощник, почти член моей семьи, хотя чаще не с домашними водится, а со всякой нелюдью, больше с домовым и банником дружит… Но всегда волен уйти, куда ему захочется. Только мне кажется, что он уходить не желает. У нас с ним понимание хорошее сладилось, и ему в моем доме нравится.
Ансгар, уловив вопрос в глазах, перевел слова ярлу, пусть сам не понимал даже полностью, кто такой домовой и кто такой банник, хотя знал, кого славяне зовут нелюдью.
– А сам он из каких краев? – с трудом подбирая слова, спросил Фраварад, сразу заметивший подозрительную заинтересованность дварфа их разговором. А им, зная свою миссию, следовало все необычное считать подозрительным и не упускать никакую мелочь, способную повлиять не только на судьбу человека, пусть и первого в стране, но и на саму страну в целом, поскольку страна всегда идет вслед за своим первым человеком.
– Откуда же я-то могу знать! Он же немой. Язык у него каким-то извергом вырезан… Сам он мужичок не злой, хотя и сердится часто. Обидчивый просто и шибко вспыльчивый. И слушается только меня… Я зову его Готлав. Это не его имя, но нужно же как-то его звать, если он не может сказать свое. Знавал я раньше одного кузнеца Готлава и его так же прозвал. По памяти… Но давайте поговорим о мече Ренгвальда.
Они как раз вошли в чистую и светлую комнату, из высоких и узких, на бойницы похожих окон которой открывался вид в даль. Дом стоял на высоком берегу, и обзор с этого берега был обширный. От такого вида дух захватывало.
– Теперь, после смены клинка, это уже не меч Ренгвальда, – слегка расстроенно сказал Ансгар, которому до красивого вида, кажется, дела не было. – Но меч Ренгвальда тоже ты делал?
Кузнец засмеялся.
– Сынок, я не настолько стар, как ты думаешь… Меч Ренгвальда делал мой прадед больше ста лет назад. Я тогда еще не родился. Но прадеда тоже Далятой звали, как меня, и клеймом его я пользуюсь, как наследник кузни и имени.
– Да, я не то сказал… – согласился юноша. – Но пусть этот теперь называется мечом Кьотви. Я думаю, рукоятки будет достаточно, чтобы понять, одно это оружие или нет.
Кузнец внешне чуть виновато, но оставляя при этом взгляд твердым, улыбнулся:
– Я хотел бы подождать до завтра. Остался еще один день до срока, назначенного Кьотви.
– Но мы же отдали тебе твое клеймо… – Ярл ткнул пальцем в клапан кармана кузнеца.
Наследник меча переводил слова аккуратно, но сам еще больше хмурился.
– Такое клеймо получает и тот, кто топор или кочергу закажет, – возразил Далята. – Клеймо ничего не решает.
– Кузнец, неужели мы похожи на обманщиков… – с укором сказал Ансгар.
– Люди, которые приходили за мечом позавчера, тоже выглядели вполне прилично. Но у них даже клейма не было, и они не знали цену. Сказали, заплатят, сколько я запрошу. А я не прошу больше договоренного. Вы цену знаете?
– Знаем… – сказал юноша. – Вес на вес… Но наша беда заключается в том, что если мы завтра утром не уплывем домой, то не успеем на выборы нового конунга. Пока у меня в руках нет меча, никто не признает во мне конунга, потому что меч Ренгвальда считался символом власти. Отец обладал властью и без символа. И потому на время ремонта отвез меч тебе. А сейчас он мне нужен. Есть слишком много желающих захватить власть незаконно. Вот и к тебе за мечом, говоришь, приходили…
– Позавчера? – переспросил ярл Фраварад.
– Позавчера, – подтвердил Далята.
– Позавчера приплыли шведы. Это были шведы?
Ансгар переводил.
– Вообще-то, я отличаю свеев от урман. Много раз встречался и с теми и с другими и по делам, и на поле брани. Ко мне приходил ваш соотечественник.
16
Харлуг– славянский булат. В отличие от булата дамасского и хоросанского, не выплавлялся, а изготовлялся из раскаленных и перекрученных чередующихся тонких листов углеродистой и мягкой стали, а потом расковывался в плоскость. Обладал всеми качествами любого другого вида булата. В отличие от всех обычных мечей эпохи раннего Средневековья, которые предназначались исключительно для рубящих ударов, харлужный меч позволял наносить удары и колющие.
17
Согласно скандинавским обычаям (да и аналогичным обычаям Европы периода раннего Средневековья), по законам майората, после смерти отца семейства старший сын получал в наследство титул, дом и землю, а младший – оружие отца. Этот обычай, кстати, и породил движение викингов, как позже в Европе породил движение странствующих рыцарей, когда младшие сыновья, получив в руки только имя и оружие, искали удачу и богатство на стороне, часто в грабительских походах. Парадокс обычая заключался в том, что если оружие являлось при этом символом власти, то младший сын вместе с оружием получал власть, но власть без земли и дома. Если оружие являлось символом, скажем, королевской власти, то младший сын тоже назывался королем, как и старший, владеющий королевством, и это порождало войны между братьями. История древней Скандинавии знает несколько таких войн, по крайней мере, две войны в Дании и одну в Швеции.
18
Стрый(
19
Гном, дварф – одно и то же понятие. Гном чаще употребляется среди жителей Германии, это же понятие чужестранного нелюдя употреблялось на Руси, дварф – среди норвежцев и шведов. Иногда рассматривалось как тождественное понятие с цвергом, иногда цвергов выделяли в отдельный маленький народец, обладающий некоторыми свойствами и навыками дварфов.
20
У славян рабство было ограничено десятилетним сроком. После этого раб мог уйти, куда желал, мог остаться в доме, где раньше был рабом, на правах члена семьи, если семья была согласна. Издеваться над рабами славяне себе не позволяли. Они могли и сразу объявить раба свободным человеком, но при этом поставить какой-то срок отработки своих затрат на его покупку. Но рабы у славян никогда не отмечались ни клеймами, ни ошейниками, как в Западной Европе.