Сделав усилие, он медленно подбирался к револьверу. Но когда до оружия оставалась пара шагов, к нему подошел Глетт.
– А она действительно любила тебя, – адепт показал на прошение и судорожно втянул воздух. – Благодаря ему я решил даровать тебе жизнь.
– Будь проклят ваш Фатум! – процедил сквозь зубы Гай. – И ты тоже со своим идиотским решением! Я не хочу жить!
Он посмотрел в синие заплаканные глаза альбиноса, надеясь, что тот разозлится и все-таки убьет его.
– Прости, но ее нет, – на щеках альбиноса заиграли желваки.
Лекарь вновь потянулся к револьверу, но Глетт, проследив за его движением, оказался проворнее.
– Нет, – коротко сказал альбинос и вытащил из-за пояса флакончик. Насильно разжав зубы Гая, он опустошил содержимое склянки. Внутренности словно обожгло огнем, по телу побежало тепло, в душе воцарился покой, а сознание отключилось. Гай заснул крепким сном.
Глава 24
Гай очнулся в незнакомом месте и долго таращился на куполообразный потолок, в котором яркими пятнышками выделялись две прорехи. Голова была настолько свежей, что невольно возникал вопрос о количестве сна. Вынужденного сна. Воспоминания, нахлынувшие единым потоком, едва не заставили вскрикнуть от боли. Не физической. Он медленно повернул голову, пытаясь рассмотреть помещение, в котором находился.
– Проснулся, – сухо и деловито констатировал Глетт, сидевший на соломенной подстилке, поджав ноги.
– Не надо… было меня… спасать, – прохрипел лекарь. – Я все равно не жилец. Больше… меня здесь ничто… не держит.
– Пока ты под моим надзором, ты не умрешь, – альбинос окинул задумчивым взглядом катар и ловко перебросил его из руки в руку. – Я выхожу тебя и отправлю в твой мир. Что, удивлен? Катары, так же как и спинны, умеют протыкать материю миров. Смекаешь?
– Мне все равно, – выдохнул Гай и помолчав, добавил: – Зачем тебе… все это?
Глетт поднял голову, в синих глазах промелькнуло что-то вроде сочувствия. Проворным жестом он извлек из рукава сложенное прошение имперру Хейдну и ответил:
– Элислая хотела этого.
– Тебя… тебя волнует то, чего хотела Элислая? – Гай улыбнулся уголком рта. Он помнил все, что она рассказывала ему о своей семье.
Альбинос нахмурился, а затем заговорил:
– Конечно, для «Квинты» наш ковен представляется таким рассадником зла и тьмы. Но мы всего лишь дети Флоры и мы пытаемся донести эту простую истину до остальных флорийцев. Ты преимущественно общался с тригеритами «Квинты» и альбиносами, которые их поддерживают, но если бы ты выслушал точку зрения ковена, то не судил бы так категорично. К сожалению, имперрусов, поддерживающих «Квинту» гораздо больше, чем тех, кто поддерживает нас. Я думаю, что ситуация вскоре уравновесится. Настоящая Длань Фатума взорвана, Фатум теперь так же недосягаем, как эхо в пещерах.
– Но почему бы вам не переселиться в какой-нибудь другой мир? Многие альбиносы всего лишь хотят комфортных… условий, – прохрипел Гай.
– Хотят. Но куда им переселяться? В твой мир, что ли? Чтобы они все погибли от холода? К тому же я не думаю, что им очень обрадуются ваши жители. Нет, все мы – дети Флоры, мы нужны ей, а она нужна нам. Если и переселяться, то еще в младенчестве, пока связь с Флорой не такая крепкая и можно приспособиться к условиям нового мира.
– Где… Кобус? Где тригериты? Что с ними? – Гай решился озвучить самые болезненные вопросы.
– То же, что и со всеми! – кратко ответил Глетт и резко поднялся.
– Я… это я виноват… Кворк предупреждал, а я не поверил… Зря ты спас меня, – Гай пошарил взглядом по поверхности низкого столика, в поисках револьвера. Он по-прежнему не хотел жить.
– Думаешь найти ту громыхающую штуку? – его спаситель был весьма проницательным. – Кстати, я прихватил ее с собой. Но сейчас не отдам. Сначала ты встанешь на ноги. Я тебя обездвижил на всякий случай.
Гай чувствовал это. Точнее он ощущал непонятную слабость в теле и поначалу принял ее за последствие травмы позвоночника. А теперь похоже узнал первопричину.
– Ты не виноват, это стечение обстоятельств. Я тоже слышал, что мост заминирован, но даже предположить не мог, что эта железная голова, Кассини, взорвет его именно в тот момент. Спи! – он подошел вплотную к лекарю и положил на его лоб прохладную ладонь. Гай послушно смежил веки, волю словно парализовало и он вновь провалился в сон