Пытаясь подбодрить её, Илья кивнул: — Конечно сможешь. Мы восстановим не только твоё кафе, но и все то, что оно символизирует.
Она устало улыбнулась в ответ, но в её глазах застыла тьма. — Слишком много сгорело, — прошептала Ксения, глядя на останки своего когда-то процветающего заведения.
Илья, не находя слов, чтобы описать величину её потери, тихо обнял Ксению. И в этом объятии было больше тепла, чем мог предложить ей Андре — тепла человеческой близости, без условий и требований.
Они так стояли, пока не нарушил их тишину мерный стук камеры фотографа, решившего запечатлеть печальные последствия пожара.
Ксения медленно обернулась, глядя на то место, где только что стоял Андре. Её сердце было переполнено чувствами — страхом, яростью и вынужденной признательностью. — Я… Я сделала это для отца, для нас, — проговорила она, едва сдерживая слёзы.
Илья крепко сжал её плечи, его глаза искрились сочувствием и решимостью. — Я понимаю, — сказал он, пытаясь передать ей частичку своей силы. — И никто не осудит тебя за это решение.
— Я… Я обещала защищать этот город, но теперь, чувствую себя предательницей, — голос Ксении дрожал. — А может, моя деятельность никому не была нужна. Может, я просто…
Он нежно пожал её руку, прерывая ее. — Ты не предательница, Ксения. Ты сделала всё, что могла. На войне, как и в любви, все средства хороши. Андре оказался коварнее и могущественнее.
Ксения медленно кивнула, соглашаясь со словами Ильи, но в глубине души она разрывалась от боли. Коснувшись пальцами закопченных стен своего кафе, она молча обратилась к ним внутри своего сердца: "Прости меня."
Они остались в тишине, смотря на угли, из которых должен был восстать феникс — новое кафе, но по цене, слишком большой для сердца Ксении. Илья поклялся себе в тот день, что каким бы ни был исход этой истории, он всегда будет рядом с ней. Но все же вопрос висел в воздухе — не думала ли Ксения об Андре больше, чем следовало, и не стала ли их любовь лишь обломками среди пепла.
Это было столкновением двух миров — мира идеалистических стремлений Ксении и беспощадной реальности бизнес-интриг Андре. Огонь, который они раздували своими встречами и схватками, вопреки всему, грел их обоих, становясь древней игрой тени и света, любви и ненависти, живущей в сердцах даже тех, кто клянётся остаться непоколебимым в своих убеждениях.
Андре сел в машину, позволяя холоду российской зимы лишь на миг встретиться с теплом его собственного дыхания. Мотор завелся, нарушив тишину заснеженных субботних улиц тихого центра, и он медленно тронулся в направлении губернаторской резиденции, чтобы завершить финальный этап сделки. За окном машины, плавно скользящей по обледенелому асфальту, простирался город, который за последние две недели стал ему удивительно близким.
Характерный пейзаж этого места — сочетание побелевших небесных просторов и ледяного величия реки — был в то же время и живописен, и мрачен, словно напоминая французскому бизнесмену о двойственности его собственных намерений. Андре был уже не тот человек, который вышел из самолета в середине декабря и ступил на эту почву, несмотря на всю свою предпринимательскую хватку и безупречное черное пальто. Он помнил первое впечатление от этого тихого городка, его улицы, словно шептавшие тихие истории эпох минувших.
Печать времени на этом месте была осязаема, и в начале все казалось таким простым: приехать, закрыть сделку, уехать. Но теперь, мысли о Ксении не укладывались в рамки его привычных категорий. Он не мог забыть их свиданий, тепла ее губ и сияния глаз. Перед глазами его всплывали сцены их встреч: разговор на заснеженном берегу Волги, когда она бежала по льду, рассказывая о своем любимом городе, их свидание на приеме у губернатора, где среди официальной атмосферы они, словно магниты, тянулись друг к другу. Им удалось найти убежище от остального мира в объятиях друг друга, но они целовались, зная, что их идеалы стоят между ними, словно несокрушимая стена.
Как же вышло, что Ксения и ее страсть к активизму стали его слабостью? С каждым поцелуем, каждым взглядом он тонул глубже в реке неизведанного, испытывая вину и в то же время сильное влечение, которому не мог противиться. В глубине души, Андре понимал, что его действия — нажим на кредиторов, подстрекательство к пожару — вызывали в нем самом противоречивые чувства. С одной стороны, это была игра, метод давления, хорошо отточенный прием в бизнесе, с другой — он видел ее боль, в ее глазах отражался образ уничтоженной мечты.