— Лиза?
— Максим, я не могу. Столько всего в моей голове, — шептала она, отходя все дальше и дальше.
— Ты убегаешь? Снова?
— Я не убегала!
— Ты постоянно убегаешь, когда сталкиваешься с тем, чему не учили на уроках анатомии. Да, Лиз? Сердце забилось, затрепетало? — она уперлась в стену, чем я и воспользовался, прижавшись к ней так крепко, что она выдохнула воздух, что был в ее легких резким стоном. — Да, Лиз? Страшно? Не знаешь, что делать дальше?
— Да, черт! Мне очень страшно!
— Знаешь, а я передумал, — я сжал рукой пачку сигарет в кармане куртки так, что ощутил, как сухой табак рассыпается по пальцам. — Теперь я не успокоюсь, пока не узнаю все. И сделаю это сам. А когда узнаю, то мы поговорим честно. По-настоящему. Я докажу, что мне можно верить.
— У меня нет сил. Я не смогу еще раз лечь под каток! Не смогу! — кричала она мне прямо в лицо. — Я не хочу этого! Сил нет!
— Зато они есть у меня.
— Нет!
— Ты пытаешься оттолкнуть меня, чтобы не разгребать дерьмо, что случилось с нами! Тебе больно и страшно. Ты думаешь о себе, о Ваньке. И ты снова забываешь обо мне!
Лизка вздрогнула и округлила глаза, словно не знала, как реагировать на мои слова.
— Макс? — Влад окрикнул меня, словно хотел дать понять, что слышит меня не только Лиза.
— И если ты думаешь, что я уйду, то ты глубоко ошибаешься, детка, — я прижался к ней губами.
Слизывал языком высохшие слезы, смывал невысказанные слова, вбирал трепещущий от боли вздох, забирал все, что мог унести. Ее мягкие губы разжались, тело обмякло, наваливаясь на меня. — Я никуда не уйду. Буду с тобой, даже если ты пока не хочешь этого. Докажу, что ты ошибалась тогда. Докажу, что ты ошибаешься сейчас….
Меня подбрасывало, пока я шел к машине. Голоса, звуки, нечаянные касания — все это выводило меня из себя. Не помню дорогу домой. Помню только громкий звук двери в гараж. Я мчался туда, потому что единственное, чего я хотел — выпустить пар. Скинул куртку и стал избивать грушу, подвешенную на цепи. Металлические звенья стонали, разрывая перепонки жалостным звуком, что гулял по бетонным стенам пустого гаража. Глухие удары и мелкие облака белой пыли, поднимающейся в воздух от каждого удара, все это заставляло меня расслабляться. Удар за ударом. Сердце успокаивалось, прекращая биться в истерике. Перед глазами до сих пор стояли кадры: и нескрываемое омерзение в глазах отца Лизы, и страх в ее.
Казалось, что я о себе чего-то не знаю. Когда мальчик с гитарой и объемным рюкзаком с нотными альбомами наперевес превратился в дьявола? Что я упустил? Где прокололся?
— Это твои родители перекрыли ей кислород, сделав так, что ее отказались брать на работу даже самые мелкие клиники города…
Слова Киры всплыли в памяти. Я застыл на месте, лишь в последнюю минуту увернувшись от раскачивающейся груши. По саднившей коже рук текли тонкие струйки крови. Наверное, мне было больно. Наверное, я должен был это чувствовать? Тогда почему боль была не в руках?
Достал телефон, проходясь окровавленными пальцами по гладкому экрану. Всего четыре буквы, а мне уже хотелось разбить телефон.
— Пап?
— Да, сын, — я слышал, как на заднем фоне играла тихая музыка.
— Я передумал.
— Ты о чем?
— Я дам тебе денег.
— Отлично, сын. Я так и думал, что ты сделаешь правильный выбор. Мы же семья! Тогда завтра я жду перевод?
— Нет, ты приезжай? А? Поговорим, покажешь проект, — я обнимал рукой грушу, нависая на ней, чтобы не рухнуть на пол. Меня тошнило от его спокойного тона, тошнило от собственного голоса с наигранной ноткой легкости.
— Сын, ты же знаешь, что я терпеть не могу русскую весну с ее грязными оттепелями и тяжелым небом. Может, ты к нам?
— Я не могу. Давай завтра? Я жду тебя.
Глава 14.
Церковь действует на человека всегда по-разному… Потемневшее дерево, гулкие своды подкупольного пространства, сверкающие оклады святых икон, терпкий въевшийся аромат и молчаливые взгляды — всё это гипнотизирует, вытаскивая наружу страхи, боль и искренние слезы, выталкивающие все переживания.
Я всегда была верующей. С самого детства меня привлекала церковь своей тайной, казалось, что все собравшиеся в темном помещении небольшой церквушки на окраине поселка думают о чем-то важном, настоящем и еще неизвестном маленькой светловолосой девчушке, прятавшейся за спиной своего дедушки. Я осматривала каждого из присутствующих, замирая от застывшей боли на их белых безжизненных лицах, непролитых слез, сверкающих в такт покачивающемуся непостоянному огню свечей у икон. Но были и другие, те, кто скромно улыбался, не сводя взгляда с тлеющей свечи, именно они вызывали у меня восторг. Хотелось подойти ближе и прикоснуться, чтобы урвать хоть маленькую частичку счастья, исходящего от этих улыбчивых людей. Ну, или просто спросить, что знают они, чего не знают остальные, но именно в этот момент меня за косу хватал дед, не давая тронуться с места.