— Ты можешь все исправить, дочка, — прошептал батюшка и убрал свою ладонь, возвращая меня в холодную реальность…
*****Максим******
Её телефон не отвечал целый день. Вернувшись в больницу, я узнал, что Лиза подписала документы на трансплантацию, тем самым дав добро на поиск донора для своего сына, а затем уехала, в чем была. Первым порывом было найти ее и успокоить, а сомнений в том, что она сейчас ощущает себя загнанной лошадью, у меня не было. Но, чтобы успокоить ее, мне нужны слова, аргументы… Но их нет, потому что нет фактов. У меня есть уравнения с одними неизвестными, нет условий, нет данных, нет формулы, одни только аксиомы, настойчиво бьющие по черепу. Я знал одно — только отец сможет объяснить мне все.
Медсестра принесла карту, в которой подробно было описано заболевание Ваньки. Вырывал из корявого текста только знакомые слова, пытаясь вникнуть в суть, которую мне до сих пор никто не мог объяснить нормальным, не врачебным, а человеческим языком. Самому до сих пор не верилось, что совершенно здоровый малыш может в один момент оказаться прикованным к больничной кровати.
Я сидел в Лизкином кабинете, внимательно разглядывая его скупой интерьер. Маленькие статуэтки, рисунки и фотографии младенцев были плотно выстроены в ряд по белоснежной поверхности полок, разбавляя медицинскую стерильность стен. Но глаза вновь и вновь опускались к копиям документов, с помощью которых Лизке перекрыли врачебный кислород в городе. И почему-то я совсем не удивлен, что они подписаны людьми, с некоторыми из которых я знаком с самого детства. С их детьми я ходил в детский сад, а потом и в школу, пока не уехал учиться в Европу. Именно они приезжали по первой истерике матери, когда я разбивал коленку или терял голос, знатно переев мороженого, тайком от няни. Это в их домах и квартирах, праздновались детские дни рождения, именно там я впервые поцеловал одноклассницу Зою, чьи металлические скобки на зубах снились мне потом очень долго.
Это несомненно их фамилии гордо значились в самом конце сухого документа, на основании которого можно было подумать, что моя Лизка "ПТУшница" какая-то, а не врач!
— Сын? — дверь открылась. Отец вошел, брезгливо окинув белоснежную дверь, пытаясь найти, к чему можно было бы придраться, но, не увидев ни пятнышка, все равно захлопнул ее небрежным толчком носка его дорогих туфель.
— Привет.
— Что за экстравагантное место для встречи отца и сына? Мог бы и…
— У тебя аллергия, что ли? — беспардонно перебил я его, пресекая тираду красивых слов, которыми он мастерски уводил разговоры в нужную только одному ему сторону. Отец округлил глаза и стал ощупывать себя, шаря ухоженными руками по не менее холеному лицу.
— Что ты имеешь в виду?
— У тебя аллергия на моё счастье?
— Фух… — отец выдохнул и расслабленно сел в небольшое кресло, предварительно осмотрев его пристальным взглядом. — Я уж думал, что-то серьезное.
— Сначала ты каким-то чудесным образом очутился в Вене, не без участия матушки, естественно, прямо накануне исчезновения Лизки. Потом ты появляешься в городе, и ее мгновенно вышвыривают из районного, я повторюсь — из районного, а не из фешенебельного роддома, как котенка, прямо на улицу.
— Не вижу никакой связи. Я, собственно, выкроил несколько часов только для того, чтобы…
— А я вот вижу связь, пап, — щелкнул замком в двери, не забыв вытащить ключ.
— Что за ерунда, сын? Ты, что… в заложники? Отца?
— Конечно, а как еще с тобой разговаривать? Матушка, небось, почуяла запах горелого, и свалила на моря? — из горла вырвался хрип, зарождавшийся, как смех. Но, глядя на отца, я не находил сил смеяться, потому что все мое самообладание было направлено на то, чтобы не броситься, и не размозжить его холеную морду. Как только он вошел, я прямо почувствовал, его вину. Нос щекотало, а кулаки сжались. Конечно! Кровь закипала, мчась по венам с бешеной скоростью. Виноват….
— Пап, у тебя есть шанс все рассказать, а потом его не будет. Я заберу у тебя все, что ты имеешь. Слышишь? Все твои отели, курорты и загородные дома испарятся, оставляя тонкий аромат дорогого шампанского, которого ты больше не выпьешь. Сигары, стоимостью в бюджет небольшого городка, будут для тебя непозволительной роскошью, как и дорогие тачки, что стоят в гараже твоего дома. Я, конечно, понимаю, что не смогу забрать все, что ты перевел на счета своих многочисленных молодых любовниц… Хотя. Пусть оставят себе, потому что, если ты думаешь, что они поделятся с тобой после того, как узнают, что ты остался гол, как сокол, то я очень сильно сомневаюсь. Они смоются из съемных гнездышек, унося с собой свои "трудовые накопления". Ну и, что-то мне подсказывает, что матушка тоже не задержится рядом. Все, чем ты кичишься, построено на деньги деда, а теперь все принадлежит мне. Смешно, не правда ли?