Казалось, что жизнь идет так, как и должна. Мы стали выбираться с детьми пару раз в город, чтобы умотать их на аттракционах и закормить запретным мороженым, усыпляя закипающее недовольство из-за моей постоянной занятости. А теперь, мне кажется, что жизнь эту мне дали в аренду. Только попробовать, примерить. И как только я окончательно расслабилась, он вернулся, открыв дверь в мою жизнь с ноги. Смотрел, не скрываясь, не таясь. Выжидал, замирая в охотничьей стойке. И как только я расслаблялась, подходил так близко, что меня вновь и вновь начинало пробирать от электрического разряда. Понимала, что рано или поздно нам придется поговорить, но пусть это будет не сейчас?
— Мама! — теперь слышался крик Вани. В подтверждение наивысшего уровня раздражения, он стучал клюшкой по деревянным балясинам лестницы.
Ну, что им сказать? Признаться, что их мать, способная не спать несколько суток подряд, начинает дрожать только от одного вида какого-то грубого дяденьки? Рассказать, что я искусала губы в кровь, представляя, как он подходит ближе и касается, лишь слегка пробегаясь подушечками пальцев по открытым участкам кожи? Рассказать детям, что в такие моменты, хочется остаться наедине с тем, кто ненавидит тебя… и отдать всю себя, опустив покаянную голову? Готовая принять все, что у него есть, вынести всю тяжесть праведного гнева. Только бы он не прекращал смотреть и касаться… Только бы его руки никогда не переставали пускать по телу мягкие волны тепла, согревающие околевшие участки души.
— Лизавета! — резкий удар в дверь, выдернули меня из раздумий. Бабуля была первой, кто не выдержал и поднялся, чтобы поторопить. — Ты там жива?
— Да, булечка… — бросила короткий взгляд в зеркало. Словно по наитию я сегодня надела кожаные штаны, майку и свитер, свободно спадающий с плеч, прикрывая уже давно не осиную талию. Просто высушила волосы, слегка взбив крупные кудри. Пальцем нанесла прозрачный бальзам, ощущая каждую ранку на губах.
— Да… Отличный прикид для врачихи-разведенки с двумя детьми. Меня точно будет сложно не заметить, — ворчала сама на себя, пока натягивала замшевые ботильоны на шпильке. Но все же не пошла переодеваться. Не пошла и все. Потому что хотела, чтобы он смотрел на меня. Только на меня. Чтобы его взгляд вспыхивал, как бенгальский огонь, обдавая жаром. Хотелось проверить, что же там таится за плотной завесой хамства и гнева. Понимала, что подливала керосина туда, куда и подходить не стоит. Но не могла. Не могла дышать, жить и думать. Не могла отвозить детей в школу и спокойно смотреть на счастливых парочек, ожидающих пополнения семейства. Ничего не могла! Моё тело капитулировало, выкидывая белый флаг поражения, потому что живот скручивало в тугой узел при одном только его появлении.
— Лизка, — бабуля плюнула на все правила приличия и открыла дверь, чего раньше никогда не делала. Она была так растеряна, что забыла вовремя поймать удивленное выражение лица. Поджала губы и чуть повела бровью, осмотрев меня с головы до ног, а потом и комнату, усыпанную горами одежды, к которой я давно уж и не притрагивалась. — Хоть на женщину сегодня походишь…
Старушка привычным движением поправила косу, уложенную аккуратным кренделем на голове, и направилась к лестнице.
— Поторопись, потому что я сегодня тоже ухожу.
— Куда это? — застегивая молнию обуви на ходу, бросилась в коридор, подхватив телефон с комода.
— Ты думаешь, что в семьдесят лет я должна сидеть дома? — Ба застыла на сгибе лестницы и бросила в меня насмешливый взгляд. — Я еще не упала так низко, как ты. Не готова схоронить себя раньше положенного срока! Мы будем у родителей Владлена. Потому что, если я права, и вы загуляете до самого утра, то я не желаю слышать этого ужаса.
— Ба, ну что ты говоришь? Мы же взрослые люди. Привет, зайчики, — я прошлась ладонью по взъерошенным волосам сына и дернула дочь на хвост.
— Мне достаточно и твоего наряда, — прошептала она, помогая мне натянуть кожаную куртку.
— Что? Переодеться? — я застыла, еще раз осматривая свое отражение.
— Не вздумай….
*****Макс*****
Она сидела у елки на широком подлокотнике дивана, переплетя ноги. Яркие огоньки бликовали на ее фарфорово-розовой коже. Они ползали, лаская каждый открытый участок кожи, ощущая ее шелк и нежность. Этот ужасный, отвратительный свитер то спадал с плеча, оголяя руку чуть ли не до локтя, то задирался, пряча даже соблазнительную ямочку ключицы. Она смеялась, обнажая белоснежные зубы и глубокие ямочки на щечках. Тонкие руки, длинные пальцы с короткими ногтями, массивный браслет с мелкими подвесками, перекатывающимися по запястью. Плавное движение тела под музыку, какая-то загадочная полуулыбка, сменяемая резкой серьезностью. Лиза рассказывала что-то собравшимся девчонкам, жестикулируя бокалом шампанского, в котором растерянно билась замороженная клубника. Бросала быстрый взгляд, проходясь по залу сканирующим взглядом, но потом легко улыбалась и вновь возвращалась к разговору.