— Великий Волк сказал, что мы войдем в легенды, — и он прав. Любой дурак во владениях Всеотца может выиграть битву с полудюжиной Великих рот, космическими кораблями и танками. Но чтобы победить, когда нет надежды ни на что больше, нужны герои. Их я вижу перед собой. Каждый из вас словно вышел из яростных снов самого Русса. Даже Волчий Король не нашел бы иного столь великого собрания отваги, решительности и воинского духа. Долгие годы будут петь саги в честь этого и грядущих дней.
Склепы Древних полнились странной смесью статического электричества и духа древности. Ступать по этим священным залам значило приблизиться к одному из величайших воинов Фенриса, окруженному гудящими механизмами, что удерживали его и его менее досточтимых соратников в смертной сфере. Ньяль не мог не думать о Всеотце, погребенном на Золотом Троне на Терре, которого поддерживали похожие, но неизмеримо превосходящие технологии.
Широкий коридор вел в главный склеп — круглое пространство диаметром в несколько дюжин метров. В центре стояли пустые корпуса дредноутов, бронированные машины вдвое выше рунного жреца и настолько же шире. Их огромные тяжелые тела усеяны эмблемами, рунами и волчьими тотемами, раскрашены в цвета, которые они носили в бытность свою боевыми братьями. Один дредноут в самой середине стоял отдельно, все другие расположились в соответствии с его важностью. В центре каждого зияла пустота, из которой, точно внутренности, свешивались отсоединенные провода и трубки.
Ньяль не стал подходить к пустым безжизненным корпусам боевых механизмов, но вместо этого повернулся к окованным металлом саркофагам, выстроившимся вдоль стены. Как и машины, частью которых они являлись, саркофаги на фенрисийский манер украшали кости и ожерелья клыков. Ньяль быстро нашел, что искал. Изображение волчьего черепа над двумя скрещенными костями на центральной пластине, а на свитке под ним — написанное имя заключенного в саркофаге. Одно-единственное, но столь много значащее для любого, кто пришел из Клыка. Один лишь шепот его порождал саги о величайших героях и битвах.
Бьорн.
Ньяль вгляделся в контрольную панель рядом с саркофагом. Жизненные показатели на ней опустились лишь самую малость ниже бодрствования — обитатель гробницы еще не вернулся в глубокий стазис после вторжения Магнуса Красного. Зовущий Бурю замешкался, сомневаясь, вправе ли он будить Бьорна снова, так скоро после недавних битв.
У Ньяля не было выбора. Не оставалось никого другого, кто знал Просперо так, как Бьорн; ни одного Космического Волка, кто действительно ступал по легендарным улицам Тизки.
Он медленно потянул вверх рычаг, отключая стазис-поле внутри саркофага Бьорна. Индикаторы вспыхнули красным, затем желтым и зеленым — в своей гробнице космодесантник пробуждался ото сна. Ньяль отступил, встав перед линзой камеры над саркофагом и показываясь древнему воину.
Из динамика заскрежетал голос — медленный и размеренный, искаженный искусственными модуляциями, но по-прежнему с глубоким богатым тембром.
— Когда Владыка Рун приходит ко мне, я понимаю, что ситуация отчаянная. Скажи, Зовущий Бурю, зачем ты нарушаешь мой покой?
— Тысяча Сынов.
— Они вернулись так быстро? — Ньялю показалось, что он заметил нотку удивления в голосе Бьорна. — Циклоп?
— Не в этот раз, Разящая Рука. Мы отправляемся к ним. На Просперо.
— От Просперо ничего не осталось, Зовущий Бурю. Мы уничтожили его в своем гневе.
Ньяль заколебался, не зная, что сказать о его необычном состоянии и чуждом присутствии Иззакара.
— Портальный лабиринт уцелел. Старый Волк поручил мне собрать войско, чтобы вернуться и пробиться в него — освободить наших братьев, запертых там.
Из динамика донесся странный звук. Он напомнил скрежет шестеренок, и Ньяль понял, что это смешок.
— Когда я слышу «Старый Волк», я думаю не про Логана, но про другого. Того, кто первым носил это имя. Булвайф Седобородый, ярл Дрекк-Тра в те дни, когда горел Просперо.
— Именно Булвайфа мы и ищем, Разящая Рука. Он и его Старая гвардия не вернулись вместе с остальными из Тринадцатой роты. Они прикованы к Портальному лабиринту и не могут покинуть его.
Бьорн промолчал, и Ньяль проверил биодисплеи, чтобы убедиться, что останки его физического тела в саркофаге по-прежнему сохраняют сознание. Все показатели оказались в порядке, и он напомнил себе, что Разящая Рука прожил — в определенном смысле — десять тысяч лет. От него не стоило ждать поспешных суждений, пусть даже ярость его в битвах не уступала, если верить сагам, тем дням, когда он был юным Кровавым Когтем. Он существовал в ином ритме времени, несравнимом со смертными воинами, и его мысли двигались медленнее и спокойнее.