- Хы, бён мать! Хы, бён мать! Хы, бён мать! - размахивался и сочно бил Погребец.
- И вот, гада! И вот, гада! И вот, гада! - крякал Данила Корень, нанося удары коротко, по-боксерски.
Гной брызгал во все стороны, разлетающиеся капли холодно сверкали в свете прожекторов.
Постепенно удары стали ослабевать, движения противоборствующих замедлились, они вцепились друг в друга и замерли, перейдя в фазу качания маятника.
Публика завопила.
Противники, тяжело дыша, раскачивались и, улучив момент, били друг друга головой. Погребец крутым лбом бил Данилу Корня по гноящимся плечам, Данила размахивался толстой шеей и, как кувалдой, тюкал Погребца по спине, давя круглым лицом карбункулы.
Вскоре в ход пошли колени, раздались звериные крики боли и угрожающие восклицания. Погребец попал пухлым шелудивым коленом в лиловую мошонку противника. Данила Корень заревел и впился ногтями в рану на отвислой ягодице Погребца.
Глухие вопли их слились, стадион неистовствовал. Данила Корень вцепился сопернику в ухо, стал медленно отрывать. Погребец впился зубами ему в плечо, дотянулся рукой до члена, схватил, дернул вниз. Данила нащупал пальцем глаз Погребца.
Два сцепившихся тела зашатались и рухнули на кожаный пол ринга.
Началась уебония.
Копошась на полу, борцы давили друг друга, били головами, грызли зубами и рвали ногтями. По стадиону пошли волны, зрители кинулись к разделительным барьерам, милиция принялась успокаивать их дубинками.
- Данила, бей! Данила, бей! - скандировали одни.
- Погре-бец! Погре-бец! - ревели другие.
Президент встал в своей ложе, поднял над головой сжатые кулаки. Рядом встали и подняли кулаки премьер-министр, мэр Москвы и министр народного спорта.
Пролетели быстрые минуты всеобщего оживления, и - стадион смолк: Погребец сидел на своем сопернике и, тяжело размахиваясь, добивал его локтем.
- Хы, бён мать... хы, бён мать... хы, бён мать...
Данила вяло сопротивлялся, потом замахал руками, словно отгоняя мух, дернулся и затих.
А Погребец все бил и бил по окровавленному лицу поверженного, хрипло выдыхая с каждым ударом:
- Хы, бён мать... хы, бён мать...
Болельщики Погребца начали скандировать его имя.
Погребец бил до последнего, пока поднималась блестящая от крови и гноя рука. Потом он тяжело приподнялся с трупа Данилы Корня, шатаясь, отошел к решетке, оттолкнулся от нее и со всего маха обрушился задом на лицо поверженного.
Хруст костей и вой стадиона слились воедино...
Потом было долгое чествование победителя.
Окровавленного Погребца обтерли, обернули белоснежной тканью с вышитым Георгием Победоносцем, усадили в золотое кресло, преподнесли 16 подарков.
Все завершилось всеобщей молитвой, пением Российского гимна и салютом.
Колбин дремал в темноте, положив голову на руки, когда зазвонил лежащий на полу мобильный.
- Ведут, - сказал голос.
Колбин зажег фонарик, растолкал дремлющих:
- Пора, родные.
Четверо заворочались, сели.
Колбин открыл сумку, раздал им бутылки:
- Ради веса, родные...
Затем подошел к двери, заглянул в замочную скважину. Там по широкому, устланному ковровой дорожкой коридору четверо в синем вели победителя. Погребец с трудом переваливался, белый хитон его уже успел пропитаться кровью и гноем. Впереди шли двое охранников с автоматами, сзади наставник Погребца Сергей Афанасьев и еще два охранника.
Колбин подождал, пока они пройдут мимо двери, затем осторожно отпер ее, распахнул:
- Только поближе, родные.
С бутылками в обеих руках четверо проскользнули в коридор и побежали за процессией. Замыкающие охранники обернулись, подняли автоматы, но бегущие метнули бутылки - раз и еще раз, - восемь взрывов слились в один, разрывая тела. Лисович и Поспелов погибли сразу, Самченко и Назирову взрывной волной отбросило метров на шесть по коридору. Колбин выскочил в задымленный коридор с пустой сумкой и электроножом, подбежал к груде изуродованных тел.
Погребец был еще жив. Ему оторвало обе ноги, разворотило живот. Скуля и тряся синей головой, он оперся ручищами об пол и пополз. Колбин включил электронож, двумя плавными движениями вырезал у Погребца загривок, кинул в сумку и побежал к двери. Погребец полз, волоча свои кишки.
Колбин быстро запер за собой дверь, открыл другую и вышел в узкий коридор, по которому они пришли в темную комнату. Пробежав по его лабиринту, он вышел из здания стадиона.
Уже совсем стемнело. Многотысячная победоносно ревущая толпа выползала из стадиона. Колбин смешался с ней, дошел до моста, с трудом выбрался из месива поющих и кричащих людей, нашел свою машину, открыл, засунул сумку с загривком под сиденье.
Сел, достал платок и вытер горячее потное лицо. Уши заложило от взрыва. Руки Колбина тряслись, как у старика. Он с трудом попал ключом в замок, завел машину и поехал медленно, словно впервые сел за руль. Выехав на набережную, достал мобильный, набрал номер и произнес:
- У меня.
- Рублевка, поворот на Николину, - ответил голос.
Подъехав через полчаса к условленному месту, Колбин увидел стоящую серую "Волгу". Вылез, огляделся. Вокруг никого не было - шелестел темный лес, мигал желтым светофор, да изредка проезжали машины.
Колбин достал сумку, пошел к "Волге". В ней сидели тот самый юноша с палкой и его водитель Саша. Но теперь на юноше вместо обносков был оранжевый китель и такого же цвета замшевые брюки. Убогую палку сменила черная полированная трость с костяной рукояткой в форме орлиной головы.
Сидящий сзади юноша кивнул Колбину на место рядом с ним. Колбин сел. Юноша коснулся тростью крутого плеча Саши, "Волга" тронулась.
Колбин передал юноше сумку. Тот открыл, посмотрел внимательно, положил под ноги.