– Кто-то, – заговорил Выгановский, – тьфу, чтоб ему сдохнуть! – Сказал мне, будто вы в какой-то стычке были убиты. По счастью, все это оказалось враньем.
– Не совсем. Я был на краю гибели.
– Ну, что за шутки! Вид у вас, как у андалузского скакуна, откормленного кукурузой.
– Пуля у меня прошла насквозь.
– Пуля – это чепуха. Это все равно что легкий приступ лихорадки.
– Врагу не пожелаю такой лихорадки…
– Мне тоже всадили.
– Что? пулю?
– Э, да что об этом говорить! Знаете, – сказал вдруг Выгановский, повернувшись лицом к Кшиштофу, – я не могу больше вынести.
– Чего?
– Такой жизни.
– Что это вдруг за сентименты!
– Я говорю это вам, как солдат солдату. Клянусь своей незапятнанной воинской честью, лучше смерть…
– Почему?
– Опостылела мне эта жизнь, – вот почему!
– Но почему же?
– Не могу я вынести этой службы. Не могу! Задыхаюсь я, погибаю. Не за тем я пошел на военную службу, чтобы жечь живьем испанских мужиков, истреблять целые деревни с бабами и детьми, усмирять огнем и мечом города. Говорю вам прямо: в душе я на их стороне.
– Это худо!
– Потому я и подал два года назад прошение об отставке. Но как ушло оно, так по сию пору нет ответа. Император воюет в Австрии, сидит в Париже, а ответа все нет как нет. И я вынужден поступать против совести, позорить свое оружие. Я сражаюсь с самим собою, воюю со своим разумом. Сотни раз я искал смерти, чтобы перестать наконец быть подлым рабом!.. Но и пуля меня не берет! Больше я уже не могу терпеть!
– Вы хотите вернуться на родину, капитан? Выгановский судорожно вздрогнул.
– Я – на родину?… Да, я… на родину… – прошептал он сухими губами.
Вошел дежурный офицер с рапортом о размещении в крепости лошадей улан. Выгановский говорил с ним таким резким, неумолимым и жестким тоном, точно совершенно преобразился. Покончив со служебными делами, он после ухода офицера вернулся к прежней теме:
– Само небо послало мне вас! Вы сами не знаете, какую огромную услугу можете мне оказать.
– Я весь к вашим услугам.
– В самом деле может случиться так, что вы пойдете отсюда в нужном направлении. Каков ваш дальнейший маршрут?
– Я должен пройти в Тортосу, сообщить сведения о вас и о других гарнизонах. Потом я вернусь в Сарагосу и в полк.
– В Тортосу? В штаб Сюше? – радостно воскликнул Выгановский.
– В чем дело?
– Братец вы мой! Да ведь там, может, уже давным-давно валяется в какой-нибудь канцелярии приказ о моей отставке. Наша связь с Францией была так долго прервана… Вы говорили, что благодаря вашим усилиям полевая почта восстановлена… Может быть, приказ получен.
– В таком случае я отправлюсь завтра.
Выгановский раскрыл объятия и громко, как ребенок, засмеялся. Однако через минуту он уже овладел собой.
– Вы шутите, братец! Так я вас и отпущу отсюда без отдыха.
– Завтра я уезжаю. Только бы сегодня выспаться мне с солдатами. Лошади отдохнут…
Кшиштофа уже совсем одолевал сон, хотя он видел еще бледное лицо Выгановского. Он проспал как убитый до следующего полудня. Разбудил его страшный июльский зной, проникавший в комнату через окна. Цедро сел на постели, здоровый и бодрый, действительно сильный, как андалузский скакун. С наслаждением думал он о приключениях, которые ждут его завтра, послезавтра, пока ему удастся добраться до Тортосы. Вошел Выгановский. В дверях он уже кричал:
– Ну, и хорош ваш Гайкось! Да я бы его, шельму, первого велел поджарить на огне. Если это правда, что он там плетет моим Вицекам…
– А что такое? – рассмеялся Кшиштоф.
– Вышел я на осмотр крепости и застал уже всех за вином. Нет, это просто прелесть: не они его, а он их угощает. У него с собой роскошное вино.
– Ну, это дело известное…
– Физиономия у него, как у быка, предназначенного для боев на арене в Бургосе. Такого фрукта я уже давно не встречал среди наших солдат. Сидит один среди моих пехотинцев, посасывает свой чубук, время от времени потягивает вино из кружки, верней из целой полукварты. Как заговорит, так дым у него пробивается сквозь усищи и вьется вокруг красного носа. Да, здорово у него носище зацвел от дорогих вин, – что и говорить!
– Он мне жизнь спас.
– Где?
– Под Бурвьедро. Меня было насмерть затоптали. Он остановил на всем скаку мою лошадь, когда я, простреленный, вылетел из седла.
– Будь они прокляты все эти битвы, все эти деревни и города! – крикнул Выгановский, расхаживая по комнате. – Разве у меня тут под началом не такие же разбойники, палачи, убийцы, а ведь я берегу и ценю их, потому что они лучше всех дело знают… В случае окружения эти скорее всего выручат из беды. Что мы тут, черт возьми, делаем! Ты еще долго думаешь тут оставаться?