Эти дни, наверное, были сублимацией его представления о мусульманском рае, где гурии дарили неземное наслаждение праведнику. Саквояж был при нем и путешествия в негу были многократно более приятные. Раз в день предоставленное им крыло посещала хозяйка борделя, чтобы убедиться, что все в порядке. И так же четко раз в день Кильчевский отдавал ей изрядную сумму денег, чтобы продлить еще немного столь приятный распад личности. Девушки регулярно менялись, он старался помочь как можно большему числу несчастных. Время проходило в полудреме и курении опиума в окружении красавиц. Сколько прошло? Два дня? Три? Неделя? Он не знал. Главное, что мысли о страшной опасности и потерянных годах жизни стали отступать на задний план.
Однажды, он заглянул в свой чудесный саквояж и увидел, что его богатств стало гораздо меньше. Осознание этого проделало долгий и сложный путь в его разуме, и пришло понимание, что надо выходить обратно в серый и печальный мир. Конечно, если бы случилось что-то важное, его бы нашел Шемаков. Это старый приятель, как он подозревал, был гораздо могущественней и опасней, чем занимаемая им скромная должность работника комендатуры. Кильчевский бы не удивился, если бы узнал, что настоящая власть в городе находится в руках Шемакова, и он позволяет военной верхушке и контрразведке упиваться своей несуществующей властью. Потом, в этот день или на следующий, а его комнате оказался сидящий на кровати Изенбеков. Он холодно и оценивающе смотрел на Кильчевского.
Глава 9
— Ты в адекватном состоянии? Соображаешь?
Тот кивнул и выжидающе посмотрел на гостя.
— Можешь идти? У нас задание. Ты нужен свежий. Меня Шемаков послал.
Кильчевский кивнул еще раз и голый пошел в туалет. Там засунул два пальца в рот и избавился от значительной части дурмана. Потом принял другой дурман, окончательно прочистивший его разум. Он оделся и последовал за Изенбековым.
— Что случилось? Красные подходят к городу?
— Практически. Наверное, это красные были или кто-то по их приказу. Местечко одно, к северу, почти у самых наших постов. Там всех вырезали. Подчистую.
— А при чем тут городская комендатура?
Тот промолчал. Когда они дошли до улицы, Изенбеков повернулся к Кильческому.
— Я тебе говорил, что ты мне не нравишься. Я тогда солгал.
— Да? Мне очень приятно.
— Я солгал. Ты мне очень не нравишься. И твои манеры, и твой подход ко всему вокруг. Тебе на все плевать. Да, не сегодня-завтра тут все закончится, придут красные, и начнется новая власть. Но всегда нужно оставаться человеком, понимаешь?
Кильчевский ошарашенно молчал. Его рассудок не совсем избавился от дурмана и поэтому, не сразу сообразил, что это есть ответ на его вопрос.
— Какое дело городской комендатуре, спрашиваешь? Никакого. Потому, что полиции нет. Военные только в штабах наполеоновские планы строят, а по вечерам хлещут спирт. Да, а самые садисты, во всех структурах, пытают подозреваемых в симпатиях к красным, и пытают страшно. Кто защитит простых людей? Да, мы почти бессильны. Но мы должны попытаться.
Такая гневная отповедь совершенно сбила с толку Кильчевского. Он молча дошел до автомобиля и сел в салон.
Внутри уже ждал хмурый Шемаков. Он внимательно посмотрел в лицо Кильчевскому, словно пытался убедиться, что его приятель сейчас на грешной земле, а не в высших сферах. Кивнул и откинулся на спинку и прикрыл глаза. В салоне было тепло и темно, и Кильчевский немного задремал. Ему ничего не снилось, видимо, организм просто восстанавливал силы после длительных наслаждений. Хорошо выспавшись, он открыл глаза и увидел, что автомобиль до сих пор едет, но за рулем уже вместо Изенбекова сидит Шемаков. Тот сидел рядом с Кильчевским и мирно похрапывал.
— Ты же не оставишь меня на обратном пути снова на окраине, чтобы я дошел пешком? — неудачно решил он пошутить.
— Нет, можешь не беспокоиться.
— Куда мы едем?
— Тебе же сказали. На север. Произошло массовое убийство. Нам надо посмотреть все своими глазами и возбудить дело. Потому, что больше некому.
Повисла тишина.
— Почему ты помогаешь мне, — прозвучал давно витавший в воздухе вопрос. Да, мы хорошо ладили в прошлом, но прошло много лет. Ты всем старым знакомым так помогаешь?
— Нет, не всем. Я знаю, откуда и от кого ты бежишь. Я не имею отношения, к счастью, к вашим делам, но мне тебя жаль.
— Жаль? Почему же? Если ты не в курсе всего, значит, и не можешь всего оценить.
— Мне жаль, что ты уже проиграл, только пока не понимаешь этого. Ты никуда не сможешь убежать от них.