- И никто не догадывается, что мы здесь, - хрипловато сказал он, повернувшись к женщине. - Белль, пожалуйста... распусти волосы.
- Распустить? - удивилась Чабела. - Зачем? Ладно, если тебе этого хочется...
Ее черные, от природы завивающиеся в крупные кольца локоны были сегодня вечером уложены в незамысловатую прическу, укрепленную несколькими шпильками и украшенную ниткой жемчуга. Вытащив шпильки, Зингарка тряхнула головой - пряди рассыпались по плечам и спине, упали на грудь, окутав женщину густым и пышным, хотя и не очень длинным шелковистым покрывалом. Рейе поднял руку, взял несколько темных прядей в ладонь, поднес к лицу, вдыхая запах.
- Жасмин, - безошибочно назвал он благовоние, любимое Чабелой. Та кивнула, немного озадаченная, но готовая продолжать игру. - Теперь повернись, Белль.
Она выполнила и эту просьбу рабирийца, встав лицом к распахнутому окну, склонившись вперед и опираясь руками на узкий каменный подоконник. Подступившись к женщине сзади, Рейе обнял ее, гибко прильнув возбужденным в предвкушении грядущей близости телом. Зингарка соблазнительно изогнулась, мягко прижимаясь ягодицами к бедрам да Кадены и пропуская его сильную ногу между своих разведенных бедер. Гуль чуть нажал ей подбородком на плечо, чтобы женщина опустилась верхом на подставленное колено.
Дальнейшее Чабела угадала без подсказок - ее лобок и начавшее истекать горячими соками лоно терлись о ногу Рейе, его руки ласкали ее груди, а лицо зарылось в распущенные и шевелившиеся от порывов ветра локоны. Спустя какое-то время он убрал ногу, ловко запустив в лоно Чабелы пальцы и возбуждая ее, пока женщина не начала стонать сквозь зубы. На сей раз рабириец не спешил обладать подругой, погружая напряженный дрот до половины и извлекая его наружу, гладя напряженные бедра и ягодицы, целуя трепетавшую Зингарку между лопаток, и вновь проникая в сладостную тесноту. Во рту у Чабелы пересохло, она глотала свежий ветер, как самое сладкое из вин, порой вскрикивая от неожиданно резких толчков Рейе и всей кожей ощущая его близость. Постепенно их согласованные движения стали размашистей и резче, руки мужчины, стискивавшие роскошные бедра Зингарки, побуждали ее к ответной страсти, пока они одновременно не достигли финала - яркого, как вспышка костра в ночи, и головокружительного, как падение в пропасть.
Связь, начавшаяся весенней ночью в заброшенном крыле Бельверусского замка, продлилась куда дольше, чем они могли тогда ожидать - до знойного и несчастливого лета, когда оборвалась нить жизни Рейенира Морадо да Кадены, гранда Золотой Башни, некоронованного короля Зингары и невенчанного супруга Чабелы Альмендро. В эти пятнадцать лет вместилось все - происки завистников, ссоры и жаркие примирения, интриги во имя страны и долгие ночи, наполненные шелестом моря, страстью и любовью. Не было только детей... Вернее, так ошибочно полагал Рейе, до конца жизни не узнавший одну из тайн своей подруги и не заподозривший, что лежало в основе просьбы Чабелы, однажды на все лето и осень отправившей его для переговоров в далекий Асгалун.
Когда в Кордаву пришла весть о его кончине, королева-мать и королева-вдова спросила только об одном - где погребено тело ее верного рыцаря? Словно в насмешку, судьба отказала ей в последнем утешении, возможности хоть иногда навещать могилу любимого. Прах Рейе сгорел в погребальном костре и опустился на дно озера, слившись в посмертии с лесами и водами дорогих его сердцу Рабирийских холмов. Чабеле пришлось довольствоваться малым: воздвигнуть в одном из внутренних дворов Золотой Башни мраморный кенотаф да Кадены.
Повеление королевы через полгода было выполнено, и теперь она часто проводила здесь дни и ночи, замкнувшись в себе, удалившись от дел и скрыв лицо за белой вуалью - знаком своей скорби. Ее законный наследник подрастал, учась править доставшейся ему страной, шли годы, менялись короли и королевы... Белая Дама Кордавы почти не покидала внутреннего двора замка, постепенно утрачивая былой интерес к жизни.
Там ее и нашли, полулежащей у подножия саркофага. Очевидцы шепотом пересказывали, что никогда не видели у старой королевы такого спокойного и умиротворенного лица. Она казалась помолодевшей на добрую полусотню лет, несмотря на поседевшие локоны, и сидела, прижимаясь щекой к мраморной руке статуи, украшавшей кенотаф.