- Однако, - заломила тонкую бровь Иллирет. - Похоже, ты не на шутку ею увлекся...
- Я не увлекся, - дотошно уточнил магик. - Я самым подлинным образом спятил и с ужасом ждал, к чему это приведет. Что ж, итог был вполне закономерным - на одном из наших занятий зашла речь о различных сторонах и оттенках Искусства. Раона перевела разговор на разницу в чародействе жриц Иштар и Дэркето - а поклонницы той и другой богинь используют плотскую любовь в качестве, если так можно выразиться, опоры для творения своей магии. Она спросила, может ли обычная женщина добиться чего-нибудь таким способом? Я сказал - вряд ли, к тому же другу этой женщины наверняка будет малоприятно узнать, что его подружка вместо занятия любовью старалась похитить часть его духовных сил. Да еще добавил какую-то шутку насчет того, что женщине, взыскующей Силы, надо соблазнить колдуна поопытнее, может, ей тогда и перепадет немного могущества. Правда, трудиться ей придется не меньше, чем девицам при храме Дэркето, только и знающим, что падать на спину да раздвигать ноги. Раона посмотрела на меня, как она это умела делать - от такого взгляда у любого, даже у стоящего одной ногой в могиле старца, внутри все начинало гореть и плавиться - и преспокойно так обронила, что не боится трудностей и готова начать прямо сейчас.
Очередную картину альбийка увидела со стороны: уже знакомая ей большая горница в доме Хасти, судя по темноте за окнами - поздний вечер, граничащий с ночью, свечи, стопки книг, кувшин и два бокала на столе. В креслах, стоящих напротив друг друга у очага, где перебегает с полена на полено затухающий огонек, расположились двое - хозяин Школы, почти такой же, как в нынешние времена, и темноволосая девица в черном платье, перехваченном на талии серебряной цепочкой. Гулька поднимается, оправляет складки на платье, делает один-единственный шаг и плавным движением встает на колени перед Хасти. Несколько томительно долгих ударов сердца они смотрят друг на друга: единственный галечно-серый зрачок магика и медовые, с еле заметным багряным отблеском глаза Раоны Авинсаль, талантливой ученицы колдуна.
Рабирийка протягивает руки, касается ладонями одежды наставника - тот облачен в длинную темно-синюю хламиду с черным кожаным поясом - и молча расстегивает пряжку, звонко щелкнувшую в тишине. Хасти не пытается ее оттолкнуть или отстраниться самому, только крылья его носа резко и часто раздуваются, а плотно стиснутые узкие губы слегка подрагивают. Девушка кладет голову к нему на колени, длинная черная коса с вплетенной серебряной ниткой змеится по ее узкой спине. Проворные руки гульки, двигаясь снизу вверх, один за другим расстегивают незаметные крючки на одежде Хасти, бережно раздвигают темно-синее сукно в стороны, обнажая тронутое прикосновениями времени и превратностями судьбы, но все еще физически сильное и притягательное мужское тело. Магик с силой втягивает воздух, но завладевшее им вожделение оказывается сильнее - он чуть откидывается назад, с силой сжимая кистями резные подлокотники кресла.
Стоящая на коленях Раона приспускает с плеч свое платье и наклоняет лицо к бедрам полураздетого Хасти. Полные алые губы мягко касаются взметнувшегося мужского достоинства, высунувшийся острый язычок мечется вверх и вниз, изящные девичьи пальцы гладят, слегка надавливают и снова ласкают, заставляя сидящего в кресле мужчину вздрагивать и глухо стонать, отвечая на ее прикосновения. Возбужденный дрот то наполовину скрывается в жадных устах, то выскальзывает обратно, рука чародея ложится на затылок гульки, заставляя ее двигаться быстрее и резче. Внезапно пальцы Одноглазого сжимаются вокруг косы рабирийки, насильно отрывая явно вошедшую во вкус игры девицу от так занимающего ее предмета.
Опешившая Раона не успевает даже вскрикнуть, когда наставник поднимается из кресла, разворачивает ученицу спиной к себе и толкает к столу. Гулька низко, гортанно смеется, дергает шнуровку на своем платье и движением сбрасывающей кожу змейки выскальзывает из одежды. Хасти грубо нажимает ей ладонью между лопаток, заставляя лечь грудью и животом на столешницу, посреди книг и догорающих свечей, нетерпеливо запускает пальцы между раздвинутых в стороны стройных ног. Гибкое, сильное тело Раоны дергается в такт резким движениям его кисти, она вскрикивает, мечется из стороны в сторону, опрокидывая судорожными движениями вытянутых перед собой рук свечи и сбрасывая фолианты со стола. Вставший позади нее магик крепко стискивает ее бедра и сильным толчком загоняет свое достоинство едва не до самого основания в горячие и влажные недра извивающейся девицы. Гулька пронзительно визжит, царапая выпущенными из пальцев когтями стол, судорожно бьется, но ее распахнутые глаза, как видит Иллирет, вовсе не подернуты обычной в таких случаях томной поволокой. Янтарного цвета зрачки смотрят торжествующе и зло, как у победительницы, а не побежденной. Хасти овладевает ею изо всех сил, причиняя боль, заставляя кричать и умолять отпустить ее, но Раона делает это лишь ради собственного удовольствия. Телесные муки не имеют для нее никакого значения, даже когда она по случайности попадает кистью в лужицу горячего воска, или когда ошалевший от ее доступности и вседозволенности наставник сжимает ее груди.