Все поступки Рейе шли вразрез с привычным ей порядком любовной игры: поцелуи, торопливое избавление женщины и мужчины от одежд, перемещение в постель, порой - краткая игра пальцами у входа в женское лоно, за которой следует собственно соитие в одной из трех известных поз. Может, в Рабирах приняты какие-то иные традиции любовных схваток?
Стоявший на коленях и обнимавший Чабелу за бедра Рейенир с нарочитой медлительностью подался вперед, коснувшись влажным кончиком языка того места на лобке женщины, где нежные складки плоти расходились створками драгоценной раковины. Чабела вздрогнула, будто рабириец ударил ее, вырвавшись из его рук, пятясь и закрывая ладонями лоно. Ее внезапно затопил гнев, смешанный с отвращением к себе - ибо в миг краткой ласки Зингарку от головы до пят пронзила сверкающая холодная молния немого, мучительного восторга.
- Что случилось? - Рейе глядел на нее снизу вверх с выражением искреннего недоумения на своем прекрасном до совершенства лике. - Я сделал тебе больно, Белль? Или тебе неприятно?
- Я... я... - от злости и растерянности она не сразу сумела подобрать слова, пока наружу наконец не вырвалось: - Зачем ты это сделал? Это... это грязно и непристойно! Я так хотела быть с тобой, а ты - ты делаешь из меня какую-то шлюху!
- Не понимаю, - с мягкой настойчивостью повторил рабириец, не делая попыток вновь привлечь разозлившуюся и обескураженную женщину к себе. - Ты так восхитительна, Белль, ты создана для любви - о какой грязи ты говоришь? Почему ты сравниваешь себя со шлюхой - я ведь не покупаю твое тело, я люблю тебя, твою душу. Когда ты вошла, я понял, как ты страшишься завтрашнего дня, а мне известен только один достаточно надежный способ прогнать страх - любить друг друга, как будто завтра никогда не наступит. Неужели тебе больше нравится, когда на тебя набрасываются, быстро насыщаются и выкидывают, будто использованную вещь? Ты сокровище, Белль, драгоценность, которой любуются издали. Я хотел пройти с тобой длинной дорогой любви, но если ты не желаешь или боишься - решение за тобой. Только имей в виду: я глохну на оба уха, когда люди заводят речь о пристойном и непристойном в любви. Я прожил на свете больше сотни лет, но ваши безумные представления до сих пор не укладываются у меня в голове. У нас полагают так: все, что происходит между любовниками - прекрасно и касается только их двоих. Вы же сами себе отказываете в единственном удовольствии, украшающем вашу краткую жизнь. Это непристойно, другое неприлично, поступать так - непозволительно... Почему, Белль? Дай вам волю, вы поставите в каждой спальне по надзирателю с длиннейшим списком - что можно, а чего нельзя!
- Я не это хотела сказать! - усилием воли Чабела взяла себя в руки, понимая: еще одно неосторожное слово - и тончайшая ниточка взаимной привязанности навсегда порвется. - Я... ну как бы тебе объяснить... Я не ожидала ничего подобного. Меня так еще не любили, и я... я испугалась. А то, что ты говоришь... Ты действительно так думаешь?.. Может, тебе даже все равно, с кем ложиться - с мужчиной или женщиной?! - последнее казалось ей верхом распущенности, и она всей душой хотела, чтобы Рейе ответил: «Конечно, не все равно». Однако да Кадена явно взял себе за правило не лгать ей и не увиливать от прямых ответов:
- Вообще-то женщины мне нравятся больше. Но порой я встречал и мужчин, достойных того, чтобы любить их. Насколько я помню, вашими людскими правилами это тоже строжайше запрещено, да?
- Я уже ничего не понимаю, - Зингарка невольно представила изящного, утонченного да Кадену в объятиях кого-нибудь вроде медведеподобного гиганта Альбиорикса из Бритунии, и затрясла головой, прогоняя наваждение. - Когда ты так уверенно рассуждаешь, что в любви все дозволено, я невольно начинаю верить тебе. Но, боюсь, как только я выйду из этой комнаты, все мои предубеждения вновь тысячью зубов вцепятся в меня...
- Тогда ты снова позовешь меня, мы накрепко запрем дверь и оставим твои страхи бессильно клацать челюстями за порогом, - с легким смешком в голосе предложил рабириец. Собравшись с духом, Чабела посмотрела на него: лукавые золотые искры сияли призывно и маняще, обещая все блаженство мира - если только она решится перешагнуть через многочисленные наставления и запреты, касающиеся надлежащего поведения благовоспитанной дамы из хорошей семьи. Она облизнула внезапно пересохшие губы, и быстро, торопливо кивнула, боясь, что внезапная решимость исчезнет: