В эту ночь хваленое здравомыслие Чабелы оказалось заточенным за железной дверью, уступив место выпущенной на свободу чувственности. Она и не догадывалась, что способна биться в судорогах, вызванных всего лишь прикосновениями пальцев и языка рабирийца, упрашивая его прекратить сладкую муку и, наконец, овладеть ею - как ему будет угодно, только побыстрее, пока она не сошла с ума и не начала завывать, подобно изыскивающей самца пантере в течке. На миг Зингарка почувствовала себя опустошенной - когда Рейе все же уступил ее мольбам, разлучив свои губы с ее лоном и поднявшись на ноги. Изогнувшиеся пальцы Чабелы кошачьими когтями вцепились в плотную льняную ткань его рубахи, не снимая, но раздирая полотно. Общими усилиями они распустили шнуровку на ее корсаже, и женщина сама содрала ненавистное сооружение из шелка и атласа, подобно крепостной стене отделявшее ее от любимого.
Рабириец чуть приподнял ее, уложив навзничь на запыленной дубовой столешнице, некогда блестевшей натертым воском и отражавшей огоньки свечей. Чабела обвила узкие крепкие бедра Рейе ногами, нетерпеливо подавшись навстречу и ощутив ягодицами прикосновение восставшего во всей красе достоинства. Он проник в жаркое, распахнутое лоно женщины без особого труда, словно у них обоих имелось за плечами немало постельных битв и каждый давно изучил привычки и пристрастия другого. Зингарка хотела закрыть глаза, но веки почему-то не слушались, и она смотрела прямо в склонившееся над ней бледное лицо в обрамлении черных прядей, с широко распахнутыми, как и у нее, глазами, отмечая перемены в их выражении и то, как на точеном, совершенном лике сменяются вполне человеческие эмоции - нежность, удовольствие от ее ответной страсти, восхищение женщиной, с которой он соединился в единое существо...
Ладони Рейе, теплые и мягкие, легко скользили по телу королевы Моря и Суши - от пышных ягодиц к сокращающимся в любовных усилиях бедрам, поднимаясь выше, стискивая упругие бока, накрывая и лаская груди с напряженными сосками, дотрагиваясь до лица и снова кружа по ее плоти. Ладони дразнили и возбуждали, и, хотя Чабела была уверена, что достигла отведенной ей природой границы возбуждения, Рейе убедительно доказывал: она может совершить еще один крохотный шажок по краю бездны.
В клокочущие темные волны они вошли вместе, крепко держась за руки - и потерялись, растворившись друг в друге. Потом Чабела, как не старалась, так и не смогла восстановить подробности этих нескольких мгновений - их насчитывалось от силы с десяток ударов сердца, но они растянулись в восхитительную, упоительную бесконечность. Рейенир не смог ей помочь, с удивлением признавшись, что тоже почти ничего не помнит - только накатившую волну, зеленую с белой пенной шапкой, неумолимо потащившую его за собой.
Поцелуи перешли в самые настоящие укусы - болезненные, едва ли не до крови, и утром зингарская королева терпеливо смачивала распухшие губы водой с кусочками льда, с ужасом думая, какими глазами посмотрят на ней сперва фрейлины, а затем и соседи по торжественной ложе над площадью Бельверуса. Чабела была уверена, что не кричала - визжала в голос, как девчонка, впервые познавшая сладость мужской любви. На ее округлых плечах остались следы несдержанности да Кадены - темные пятна от губ, так крепко льнувших к тонкой коже, что получались синяки, и четыре алых точки на предплечье, где одержимый своей страстью и забывшийся Рейе погрузил в ее руку свои клыки.
К счастью, гуль опомнился прежде, чем сумел нанести подруге сколь-нибудь серьезную рану - а она тогда ровным счетом ничего не почувствовала. Зато у Чабелы несколько дней болела поясница, с такой силой и настойчивостью Рейе вламывался между ее распахнутых настежь ног, не думая о том, что твердый край столешницы всякий раз ударяет по хребту распростертой и беспомощной перед подобным натиском женщины. Словно в отместку, она оставила избраннику памятку в виде десятка неглубоких, но болезненных и заплывших кровью царапин на спине и лопатках, где прогулялись ее отточенные ноготки. Потом... кажется, потом было еще что-то, но клокочущий шторм постепенно утихал, выбросив их на берег - мокрых, обессиленных, сжимающих друг друга в объятиях и шепчущих какие-то бессмысленные слова. Зингарка неожиданно расплакалась - беззвучными тягучими слезами - и Рейе собирал ее слезы прикосновениями влажных, вздрагивающих губ.