-Хорошо, Кэтрин пока передавать таможенникам не будем. Через капитана Фрисни постараюсь выйти на ее отца, это, я так понимаю, Эл Серый.
-Ага, не знал только, что у него дети есть...
-Вероятно, он умеет это скрывать.
-Еще одно, второй преступник - надо разработать круг Хейга, возможно, допросить Кэтрин еще раз.
-Да, стоит, но вряд ли она что-то знает...
-Тем не менее...Ну, и, конечно, будем ожидать умозаключения Морриган. Я пошел. Удачи, детектив!- как только за лейтенантом захлопнулась дверь, Пепел откинулся на спинку и застонал сквозь зубы... От дневной ясности не осталось и следа - его поглотила мутная волна боли, выкручивающей суставы, раздирающей мышцы, превращающий тело в оголенный нерв, который кто-то стимулирует разрядами в тысячи вольт.
Самое хреновое, это то, что, если под кайфом соображаешь ты плохо, если вообще соображаешь, то когда ломает - понимаешь все, даже больше. И обещаешь себе завязать. Каждый раз. Обещаешь. Даешь слово. И не сдерживаешь. Чтобы снова окунуться в ласковое забытье, в такой успокаивающий дурман, где все так же - как было до. И ты ненадолго позволяешь себе думать, что так и есть, что ничего не изменилось, не случилось, что ты все еще человек, заслуживающий любовь и жизнь, а не помои, которым питается душа, силясь заткнуть дыру внутри, черный коктейль из жестокости, отвращения к себе и тягучей рутины. Изматывающего одиночества. Редких потуг самолюбия ожить, затыкаемых безразличием. Старательным удерживанием маски человека-которому-что-то-еще-интересно, человека-которому-не-хочется-сдохнуть, маски-хорошего-детектива.
Перетерпев новый приступ, и быстро натягивая на дрожащее тело пальто, он неожиданно понял, что это конец. Что больше ничего не будет. Сейчас он окончательно принял решение, задавившее маленькие ростки надежды на то, что, может быть, когда-нибудь что-то измениться. Нет, ничего уже не измениться, потому что у него нет больше запаса прочности для перемен. Он устал. Смирился. Он обречен. Он покончит со всем сегодня, пока есть решимость и желание. Но не здесь. Здесь самоубийство будет выглядеть слишком пафосно, через чур торжественно. А вот в его клоповнике - в самый раз.
Пробираясь почти на ощупь по узким улицам столь нелюбимого им города он силился вызвать в себе хоть какие-то воспоминания, чтобы уходить было легче. Чтобы ему было куда... к кому уходить. Как назло, вспоминалось не то.
Вот, он молодой наивный и веселый, поступил в Военную академию при Военно-морском комитете системы Ориноко. Белый китель, присяга, радость матери, праздничный салют... Драки стенка на стенку с богатенькими, до крови, до синяков, сходивших по несколько недель и тщательно скрываемых от офицеров. Тогда казалось, что перед ним столько возможностей, столько шансов. Тогда для него наконец-то был найден выход из замкнутого кольца бедности. Затем скоропалительная свадьба.
Тогда, в девятнадцать, ему казалось, что это правильно, что так у всех и бывает - сразу и навсегда, только по любви. А как же иначе. Ей тоже так казалось...
Он уже не шел - бежал по улице. Накрапывающий дождь разогнал прохожих, Пеплу казалось, он совершенно один в тесном лабиринте города, затерявшийся между высоток и мигающей слишком яркими огнями рекламы. Он невзлюбил столицу с первого же вдоха спертого, дымного воздуха, с первого шелеста проносящегося над головой эфир-автобуса, с первого взгляда на вечно спешащих пешеходов. Даже название этой планеты -Схизма, вызывающее в нем отторжение, Пепел старался использовать как можно реже. Именно здесь он отчетливей всего ощутил бесполезность своей жизни и собственную никчемность.
А ведь достаточно было всего лишь одного выстрела в подонка, который... Его посреди проспекта вновь скрутила боль, и он вынужден был прервать свою гонку, привалившись к стене. Он помнил, как нашел её. Всё, до мельчайших деталей, до ее стеклянных, расширившихся от ужаса глаз, до капелек крови по светлому подолу платья. Помнил, как на негнущихся ногах дошел до коммуникатора, как добрый врач дал ему глотнуть настоящего спирта, как он очнулся в этот момент, и в бессильной ярости разбил руку о стену. Торжественные и мрачные похороны под ярко-синим небом. Охватившую его почти спортивную злость: найти того, кто это сделал. Ну вот, нашел...Она ведь что-то такое говорила ему пару раз, но детективу Тиринаги ведь всегда было не до того.
А потом... Его наглые умные глаза. Он все понял, и лишь усмехнулся, подписывая заявление. Пеплу не хватило сил спросить: за что, почему она, зачем убийство... Тогда из него одним рывком вместе с мясом выдернули стержень и он превратился в кусок плоти, живущей по инерции. Ради матери он научился это скрывать. Работа в следственном комитете и заочное получение юридического, иногда пьянки с коллегами - возможно, через пару лет он бы начал оживать. Возможно. Болезнь матери окончательно решила его судьбу. Пока она еще лечилась в столице он заставлял себя выглядеть бодро, обнадеживающе, держать маску хорошего сына. Но с перевозом её на дальнюю планету в пансионат с хорошей экологией, отличным персоналом, питанием и процедурами, эта надобность отпала сама собой. Он запил недели на две. Его едва не уволили, и он понял, что если желает получать, в общем-то, неплохую зарплату, придется отыгрывать свою роль дальше, пускай и не так тщательно.