На удачу женщина как раз выходила из подъезда Вити, позволив мне беспрепятственно попасть внутрь. И только в лифте я задумалась, а дома ли вообще Шестаков. Вдруг он к ребятам на матч поехал или к врачу на перевязку. Надо было позвонить, а не идти наобум. Глупая идея.
Двери лифта открылись, намекая, что пора выходить. Я вздохнула, переминаясь нерешительно с ноги на ногу. Однако ревность вперемешку с желанием увидеть Витю взяли верх – я позвонила в звонок.
Ждала долго, минут семь, не меньше, только никто не открывал. Уже успела вернуться к лифту, огорченная, что дома Вити не оказалось, как вдруг за спиной раздался голос Шестакова:
– Рита!
Оглянувшись, я подняла ладонь в качестве приветствия и улыбнулась. Настроение появилось откуда-то, теплота разлилась под ребрами.
– Привет.
– А ты куда? Чего не позвонила? – было видно, Витя удивлен. Мне вдруг сделалось неудобно, показалось, зря пришла. Вчера он вон как радовался, глаз не сводил, а сегодня выглядел мрачным и потерянным.
В голову моментально плохие мысли закрались: может, пожалел о своих словах, может, не хочет меня видеть, или вообще я ему помешала.
– Я только пирожки занести… мама передала, – мямлила, стараясь найти отговорку.
– Только пирожки? Жаль, – выдохнул уж больно горестно Шестаков. Я окончательно растерялась, затем все-таки решила подойти поближе.
– Ты… плохо себя чувствуешь? Может… – однако договорить не получилось. Как только я приблизилась, Витя неожиданно подался вперед и уткнулся мне в плечо носом. Захватил в кольцо своих горячих рук, не давая шевельнуться. От Вити веяло свежестью и уличной прохладной.
– Побудешь со мной? – вроде спросил, а вроде и утвердительно шепнул Шестаков.
– Хорошо, у меня есть часик в запасе. Если ты хочешь…
– Очень хочу.
Витя с неохотой убрал руки, хотя мне и самой больше нравилось находиться в его объятиях. Тепло, уютно, словно вернулась домой после длительной поездки.
Пока я раздевалась и разувалась, Шестаков включил чайник, а сам разместился на диване. Кухня у них была соединена с залом подобно одной большой студии. Я подошла к столу, выложила из рюкзака пирожки, затем направилась к Вите и уселась рядышком.
Он вдруг склонил голову, укладывая ее мне на плечо. Нашел мою руку, переплетая наши пальцы, и только после уголки его губ слегка потянулись вверх.
– Ты странно себя ведешь, – осторожно произнесла, боясь испортить ту атмосферу, которая повисла в воздухе. Мне нравилось быть рядом с ним, нравилось ощущать себя особенной.
– Наши проиграли, – сообщил Витя.
– Как? – голос мой дрогнул. И вновь чувство вины навязчивым червяком проникло в легкие.
– Да дебилы потому что. Я не знаю, как можно было так проиграть! Их просто раскатали всухую!
– Всухую? Они не забили очков?
– Забили, но ничтожно мало, – Витя поднял голову, и я заметила, как он начал хмуриться.
– Мне жаль… – прошептала. В глазах защипало, в сердце кольнуло. Я постаралась как-то отвлечься, перевести взгляд на посторонний предмет. Однако в голове так и мигало красным – все из-за тебя. Видимо, настроение отразилось на лице, потому что Витя вдруг коснулся моего подбородка, повернув его к себе.
– Эй, ты чего? – совсем иным тоном спросил Шестаков: мягко, нежно, трепетно. В груди бабочки запорхали от его взгляда.
– Я… – практически задыхаясь, произнесла. Слова не хотели складываться в предложения.
– Скучала по мне? – игриво промурлыкал Витя, будто в миг переключаясь. Я взглянула на него и практически утонула в бесконечной бирюзе глаз.
А потом Шестаков неожиданно наклонился и коснулся моих губ, срывая жадный поцелуй. Мягко, тягуче, будто смакуя сладкую конфету, Витя целовал так, что я перестала ощущать вину в груди, он заставил мысли в голове рассыпаться на тысячу частиц и осесть где-то за ее пределами.
С каждой минутой поцелуи становились более жадными, страстными. Тут и я вдруг осмелела, чуть отдалилась, взглянув в опьяненные глаза Вити. Он тяжело и прерывисто дышал, взгляд его был расфокусированным, шальным. А потом мы вновь слились в нежном, чувственном поцелуе, не в силах оторваться друг от друга.
Это было что-то запредельное, упоительное, напоминающее полет над пропастью, от которого захватывает дух и останавливается сердце.
Мы бы, может, и не прервались, но зазвонил телефон Шестакова, лежавший на журнальном столике. Звонил он так настойчиво, что Витя даже тихо выругался, бурча себе под нос, что кому-то не вовремя приспичило. Я смущенно прыснула, забавляясь его реакцией.
– Да, – сухо, даже немного резко сказал в трубку Шестаков. Он откинулся на спину дивана, но глаз с меня не сводил, будто любовался самым красивым закатом в мире, пожалуй, я и сама любовалась моим любимым человеком, не могла поверить в наше счастье.
– Да, я слушаю. Извини, задумался, – ответил нехотя Витя. – Да все нормально со мной, Ален.
От одного этого имени, четырех острых, как лезвие, букв улыбка сползла с моего лица. Жгучая ревность, подобно ядовитой змее, обвила шею, впиваясь клыками. Я себя вдруг ощутила падшей девушкой, разлучницей, той, кого приводят тайно, чтобы развлечься. Сделалось до того неприятно, в глазах защипало, а горло свело спазмом.
– Обычная драка, с кем не бывает, – говорил Витя.
Не выдержав, я отвернулась. Руки задрожали, пришлось соединить их, но и это не особо помогло. Тогда я поднялась, намереваясь уйти на кухню, лишь бы не слышать проклятый разговор. Но Витя вдруг произнес фразу, которая заставила меня остановиться и оглянуться:
– За девушку свою заступился. Слушай, я вообще сейчас занят. Мы с Ритой собирались обедать, давай как-нибудь в другой раз поговорим?
Я еле сдержала улыбку, потом все же ускользнула на кухню. Хотя от радости чуть ли не прыгала: он обозначил четкую грань, озвучил, что у него есть я. Значит, теперь у нас точно все по-настоящему, все серьезно!
А через пару минут Витя сам пришел на кухню и уселся рядом со мной.
– О, да тут пирожки с чаем? Я могу привыкнуть. Придется тебе ко мне переехать, – с улыбкой сказал он, да такой широкой и искренней, что я и сама улыбнулась.
– Это мама передала тебе, – честно призналась, чего врать.
– Да ладно? Тогда я обязан все съесть. Твоя мама делала отменные пирожки.
Мы пили чай, болтали, ели пирожки, которые вдруг показались мне безумно вкусными. И Витя, он был тем самым ярким солнышком, что всегда освещало мой путь. А еще мы смеялись. Откуда только у Шестакова в запасе было столько шуток? Иногда он как бы между прочим чмокал меня в щечку, задерживаясь больше положенного рядом. И тем самым заставлял густо краснеть, отводить взгляд в сторону.
В половине четвертого мать прислала сообщение: «Отец вернулся домой». Я спохватилась, начала собираться, опять же честно сообщив Вите, что мне нужно уходить. Ведь папа не знал о нас, и вряд ли в ближайшее время узнает.
– Может, я все-таки с ним поговорю?
– Нет, пожалуйста, – испуганно прошептала я, боясь потерять то прекрасное, что появилось в моей серой жизни.
– Но после выпуска я обязательно с ним поговорю. В конце концов, мы уже совершеннолетние.
– Витя…
– Слушай, он ведь тебя, – Витя запнулся, вглядываясь в мои глаза в поисках ответов. – Он ведь… ну…
– Нет, что ты! – замахала руками я, пытаясь выглядеть максимально правдоподобно. Рассказывать такие вещи, во-первых, унизительно, все-таки это мой отец. Во-вторых, зная Витю, страшно представить его реакцию.
– Блин, прости. Это же дядя Паша, я просто… просто переживаю за тебя, милая. Прости.
– Все в порядке, – сглотнув, ответила я, хотя его забота окрыляла, давала какую-то защищенность. У меня появился тот мир, куда я бы смогла прийти в случае, если станет совсем невыносимо, если однажды захочу сбежать.
Глава 52 - Рита
На следующий день в школе все только и говорили, что о проигрыше «Воронов». Да и ребята ходили мрачнее тучи: молчаливые, осунувшиеся, искоса поглядывали на всех, словно дикие волчата. А Кирилл Иванов так вообще, когда столкнулся со мной в гардеробной, даже не извинился, хотя я едва устояла на ногах.