- Спасибо, Салим Рашидович, за содержательную беседу.
Максим встал.
- Я полагаю, что делать вам в университете больше нечего и лучше вам пойти с нами.
- Сейчас прямо собрался и побежал. А студенты?
- Студентки?
- Не будем уточнять.
- Вы же сами только что говорили о патриотизме. Что для вас патриотизм?
- Я сам – азербайджанской крови. Мой коллега и друг Артем Акопян – армянин. Между нами лежат столетия вражды наших предков. Совсем свежая кровь армян и азербайджанцев, она еще пахнет, пролилась недавно снова. Но недавно наши внуки поженились: я отдал за внука Артема свою внучку. Что роднит нас? Россия! Любовь к ней. Эта страна призвала нас на служение, и мы услышали зов потому, что не могли не услышать. Она призвала нас к будущему, которое мы совершим своими руками. Это страна духа – в ней ничего не бывает понарошку! Все! Абсолютно все настоящее! Страна романтиков. Вечных романтиков. Вечной юности. Тут мы никогда не состаримся. Даже когда мы будем умирать – мы будем молодыми. В этом настоящая трагедия и настоящее счастье, которое может состояться только здесь. Только здесь!
У меня есть подозрения, что ненависть к России у тех, о ком мы сейчас говорили – не только рациональна, но и иррациональна. Россия не укладывается ни в какие модели их мира. Ни в какие. Их старческие башки с калькуляторами вместо воображения просто не в силах постичь эту страну. А прав был Тютчев – ее и не надо постигать. Ее нужно любить. Чувствовать. Верить в нее.
- Да вы поэт!
- Каждый кавказец, хоть немного, но поэт. Ну, в двух случаях как минимум – у мангала и рядом с женщиной.
- Мангал я вам гарантирую, а вот с женщинами вы уж как-нибудь сами.
- Ну, раз вы настаиваете…. Только надо за семьей заехать. У меня тут жена и детей двое. Подождите меня, я соберусь.
Профессор вышел за искалеченную дверь.
- Так он – женат?! Вот проходимец! А как про семью воздух рассекал!
- Надеюсь, что патриотизм у него хотя бы немного отличается от супружеской верности.
- Люда! Любимая! – доносилось их преподавательской – Собирай детей - мы ненадолго уедем. Нет, я не пил. Почти не пил. Нет, я здоров. Не сердись золотко. Хлеб купил, а колбасы, увы, нет. Нет колбасы, золотко! Нету! Сейчас тушенка важнее.
Профессор был - сама нежность.
Выходя из аудитории, Максим заметил только что приклеенное к двери объявление. Оно гласило:
«Для допуска к летней сессии, студенткам первого курса необходимо предоставить в медицинский кабинет справку о дефлорации. Дефлорация производится в студенческом общежитии в комнате 555.»
Профессор подошел, поднявшись на цыпочки, прочитал через плечо.
- Студенты. Их даже ядерная война не берет. Никакой холерой не выведешь. Живучие твари.
Когда группа вернулась в лагерь вместе с семейством профессора, Коновалец как раз обходил свои владенья.
- Отлично! Сворачиваемся. Ночью за нами будет вертушка.
Коновалец улыбался и довольно потирал руки.
- Товарищ майор!
- Да?
- Мы с Иваном Александровичем договорились, что я тут уйду.
- И что?
- Я ухожу.
- И не думай. В военное время, дезертирство – расстрел. На месте.
- Но это не честно!
- Поздравляю! До тебя дошло.
- Это подло!
Коновалец остановился и очень серьезно посмотрел на Максима. Он помолчал, скривив рот, покачал головой и, наконец, ответил:
- Подло – не понимать где твое место. Не хотеть понимать. Сам посуди: сегодня ты при деньгах и чувствуешь, что держишь все под контролем. Ты, когда был без денег, ради этих денег шантажировал нашего командира. Так или иначе ты их получил. Что будет, если их украдут? Или отнимут? Ты снова будешь добывать деньги ради благородной цели? Шантажом? Кого ты сможешь шантажировать? Украдешь? Убьешь? Пойдешь по трупам? Прибьешься к банде? Сколотишь собственную? И тогда по твою душу вышлют меня или Ибрагима. Понял? Пора перестать бояться и начать взрослеть. Ты надел погоны и поставил свою подпись под текстом присяги. Я надеюсь, что ты хотя бы его прочитал. А это значит, что твое место – здесь и нигде больше. Нам надо остановить это глобально. Так ты и спасешь свою семью. Может быть. А подлостью никого нельзя спасти.