Максим открыл, было, рот, но Коновалец остановил его.
- Ты все время вспоминаешь о каких-то договоренностях, о причитающемся вознаграждении, о гарантиях. Ты ведешь себя как наемник. Даже сейчас держишься руками за поясок под рубашкой, в котором спрятаны камушки и деньги. А я, - Коновалец приобнял Максима за плечо и придвинулся к нему, так, что было непонятно – ударит он его сейчас или скажет, что-то умное на ушко, - ненавижу наемников. Паршивые люди. Они деньги ставят выше долга и товарищества. Они самим своим существованием наносят мне оскорбление. И меня оскорбляешь ты, когда ведешь себя подобным образом. Я надеюсь, что мы больше не будем возвращаться к этому разговору. И извини за винтовку.
Он похлопал Максима по плечу и отошел.
Вертолет. Самолет. Гостиница на базе. После завтрака Максим поплелся к Ивану Александровичу и сдал полученные драгоценности. Полковник удивился, но принял.
А потом пошли дни полные тоски и безделья. Переводчик никому был не нужен. На выезды с Ибрагимом его не отправляли. Приходя к Ивану Александровичу Максим всегда первым делом смотрел ему в глаза, без слов задавая один и тот же вопрос, но полковник молча разводил руками – известий об Ангелке и Варьке не было. Они не приходили даже во сне. Тогда Максима стала мучить бессонница. Постоянно хотелось надраться. День ото дня тоска усиливалась. Ибрагим несколько раз приглашал в спортзал. Сначала Максим с охотой соглашался и бегал за ним повсюду: в спортзал, на стрельбище. Но постепенно, с течением времени, тоска становилась все сильнее, и Максим стал отказываться. Тогда его обязали к этому.
Через три недели у него лопнуло терпение, и он написал рапорт об отставке, но ответа не получил. Еще через неделю написал второй, и с тем же результатом.
Он не понимал, сколько можно и зачем нужно держать его здесь – совершенно бесполезного.
Однажды, по прошествии месяца такой жизни, он не выдержал и купил литровую бутылку водки. Вечером того же дня Максим надрался как свинья. За неимением другой подходящей мебели расколошматил стул. Потом разбил кулаки в кровь. Спел пару колыбельных, обливаясь пьяными слезами, и уснул в три часа ночи, так и не сумев раздеться.
После полулитра они все же приснились: сидели напротив и смотрели на него. Через какое-то время ему стало неприятно их молчание, и он стал кричать на них, а когда они пропали, плакал и просил вернуться.
На следующее утро он старался не глядеть в лица соседей и не показывать им свое лицо. Днем он слонялся по парку и завел пару бессмысленных знакомств среди женского персонала. А вечером все повторилось, практически в точности, кроме разбивания стула.
Утром к нему зашел молодой парнишка лет двадцати, назвался его соседом снизу и сказал, что все понимает – время такое, что у всех могут быть проблемы, но у него ребенок. Поэтому если Макс не перестанет выть по ночам и боксировать со стенкой, он набьет ему морду или пожалуется коменданту.
Максим, дохнув на парня перегаром, вежливо заверил, что ничего подобного более не повторится, захлопнул перед его носом дверь и сел на кровать, схватив себя за голову.
Как жить дальше Максим не понимал. Он сам собственными руками, поддавшись какому-то непонятному чувству, возникшему у него после разговора с Коновальцем, отдал все драгоценности назад. Отдал возможность добраться до Ангелки с Варькой. Он предал их. Предал еще хуже, чем тогда, когда заезжал к Оле – там речь не шла о жизни или смерти. Всего лишь о доверии. А здесь такая глупость. Захотелось почувствовать себя честным человеком, чем-то гордится. Неужели ему было важно мнение окружающих? И за это мнение он отдал все, что у него было. Последнюю надежду. Теперь он не дойдет никогда и никуда. Его использовали, поймали и теперь он тут подохнет. Подохнет предателем. Что делать? Что делать?! Максим изо всех сил сжал свою голову. Ничего удивительного – он предавал, теперь его предали, он использовал – его использовали, он лгал – его обманули. Все правильно. Все так, как и должно было быть. Ты думал, что рассказал что-то на исповеди и уже чист? Нет. Ты только начал платить. И платить будешь до самого конца. Пуп земли звучащий гордо. Пыль! Пепел!
Весь вопрос только в том, как платить. Спиться здесь, дождаться, пока тебя выкинут, и сгореть от водки снаружи или попытаться отдать долги самому? Нет, не пулю в висок. Попробовать заплатить по настоящему – сделать все, что от тебя зависит, чтобы добиться цели. Не рассчитывая на других. Не шантажируя, не обманывая, не пользуясь. Не получилось жить как человеку, так хоть помереть можно при попытке стать человеком. Харкнуть себе, своим хорошо слаженным планам на жизнь, душонке трусливой в рожу – на, утрись! Я не ваш. Не ваш я.