Два десятка трупов, дюжина пленных, с десяток разбежалось. Потом их брали по одному в течение нескольких недель. Ни одного профессионального военного. Большая часть – местные бандиты, плюс десяток московских. Все было заготовлено плохо, поздно и неквалифицированно, - из рук вон. Чиновник, отдавший распоряжение о начале дорожных работ на шоссе раскололся моментально. От кого, сколько, в какой валюте. Курьера взять, увы, не удалось. Курьером оказался один из покойников на трассе – московский бандюган по слухам некогда прикормленный у силовых ведомств. Впрочем, то что где-то тут обитают крысы и раньше было вполне понятно.
Чиновник мялся, не мог сказать, на что собирался потратить полученные деньги, но в итоге и это рассказал. Оказалось, что из Москвы, с эвакуацией, приехала совершенно роскошная девушка, которую, чиновник захотел сделать своей любовницей и собирался поразить ее масштабами подарков. Он прямо зациклился на ней. Когда он все же начал о ней рассказывать, его слегка потряхивало, лицо дергалось, зрачки расширялись. Возникало ощущение, что он сейчас пустит слюну прямо на костюм. Все такой реакцией были заинтригованы, поэтому даму сердца решено было разыскать.
Максим в этот момент сидел в комендатуре, чтобы получить отметку о прибытии в командировочной карте и следователь затащил его к себе, чтобы Максим расписался в протоколах. Каково же было удивление Максима, когда в кабинет следователя привели Олю. Его теплую, покорную Олю. Привели, усадили.
- Гражданка Ряшинская Ольга Владимировна.
Оля как обычно делала, беззвучно кивнула, даже движением бровей не выдав, что ей в кабинете кто-то знаком.
Далее пошли вопросы о регистрации по месту жительства, карточке беженца, социальном пособии, месте работы. Оля отвечала тихо, почти шепотом, глаза почти не поднимала – только раз посмотрела на Максима, когда следователь стал расспрашивать ее об отношениях со злосчастным чиновником. Скользнула испуганным взглядом – не подумал ли Максим о ней чего плохого? И тут же снова уставилась на свои колени.
Максим и представить себе не мог, что Оля, такая неяркая, может довести человека до такой одержимости как давешнего чинушу, который ради того, чтобы затащить ее в койку, практически уже поплатился головой: по законам военного времени его преступление каралось публичным повешением. И будет он висеть высунув язык, из за Олиных прелестей, до которых он даже не успел добраться. Максим внутренне отстранился и постарался посмотреть на Ольгу более внимательно, так как будто собирался нарисовать ее. Максим любил рисовать. Не великий художник, конечно, но карандашные наброски делал неплохо и часто рисовал городские пейзажи или свою жену. Жену он рисовать любил особенно – Ангела была очень красива прозрачной северной русской красотой, за которую Максим называл ее «мой грозовой ангел». А вот Ольгу не рисовал никогда. То ли времени не было, то ли просто не хотелось. А возможно, что зря – работа могла бы быть интересной.
Волосы черные, не вьются, ни прямые – волнистые, не длинные ни короткие - ровно такие как надо – чуть-чуть не достают до плеч, остренькие уши без мочек не закрыты. Шея не тонкая, но изящная. Что еще? Фигура. Точно как ваза: талия - тонкая, бедра – широкие. Но, опять, не слишком. Не портят ног. Ноги, кстати, длинные, что при общей миниатюрности замечательно хорошо. Стопы и кисти рук крошечные, почти детские, но пальцы длинные. Лицо. Брови черные, но не яркие, а мягкие. Глаза – не поймешь, то ли зеленые, то ли карие, то ли, вообще – черные. Нос тонкий, с широкими ноздрями. Нет – маленькими! Ах, понятно: она так дышит! Щеки слегка пухлые, но впечатления хомячка не возникает. Губы, как и все остальное, не яркие – розовые, пухлые, даже на вид – мягкие. Максим вспомнил, что когда она улыбается, на щеках появляются ямочки. Каждая деталь по отдельности не производит никакого впечатления, все – обычное. Хорошее, но – обычное. Невзрачное. Ничего в глаза не бросается. Вот те же брови – как она вот сейчас красиво изогнула одну бровь и тут же, вернула на место и как будто и не было этой красоты. А вот груди он только что даже и не видел, а вот она уже заметна – тяжелая и мягкая, так и хочется взять в ладонь. Все лицо просто течет, перетекает из одного выражения в другое. Запомнить, охарактеризовать лицо невозможно. Самого лица как будто бы и нет, а есть только его выражения. Мистика. Чудеса какие-то. И, вот еще голос – говорит почти шепотом, но если прислушаться, то понимаешь, что она почти поет. Даже мелодию можно на секунду поймать. Тоже почти. Все почти и ничего совсем. Не бывает так. Все скрыто и спрятано. Как оружие.