Ведущие от офиса начальника космопорта коридоры и проходы представляли собой мозаику древних керамических пластин и более нового углесиликатного кружева. Тонкий углесиликат отсвечивал призрачным радужным сиянием, когда они пролетали мимо, прямо как масло на поверхности воды. Это был один из первых новых материалов, которые начали производить после того, как появление протомолекулы подтолкнуло развитие физической химии на несколько поколений вперед. Материал был эластичнее керамики и титана, прочнее и гибче. Никто не знал, как он ведет себя со временем, хотя, если доверять отчетам из других миров, скорее всего, переживет своих создателей на порядок. Если они всё сделали правильно. А это уж трудно сказать.
Шаттл Паллады уже их ждал, Бастьен пристегнулся к креслу пилота.
— Бист бьен? — спросил он, пока Марко запирал за ними шлюз.
— Отлично, как мы и надеялись, — ответил Марко, оглядевшись в маленьком суденышке.
Шесть кресел, не считая пилотского, Бастьена. Карал как раз пристегивался, Филип тоже. Но Марко медленно подлетел к полу шаттла, волосы легли ему на плечи. Он вопросительно поднял подбородок.
— Розенфельд уже там, — сказал Бастьен. — Уже три часа на «Пелле».
— Уже там? — спросил Марко с напряженными интонациями, которые мог распознать только Филип. Он скользнул в кресло и защелкнул ремни. — Хорошо. Давай к нему присоединимся.
Бастьен получил добро от системы портового контроля — скорее по привычке, чем по необходимости. Марко был капитаном «Пеллы», адмиралом Вольного флота, и его шаттл получил бы преимущество перед любыми другими кораблями. Но Бастьен всё равно запросил разрешение и еще раз проверил системы герметизации и жизнеобеспечения, наверное, уже в десятый раз. Для всех, выросших в Поясе, проверка наличия воздуха, воды, герметичности корабля и скафандров — это как дышать. Об этом даже не думаешь, просто данность. Те, кто так не делает, обычно быстро выбывают из генетической гонки.
Когда шаттл взлетел, они почувствовали увеличившийся вес, а потом шарниры кресел зашипели, как только Бастьен включил маневровые двигатели. Ускорение не достигло и четверти g, но они добрались на «Пеллу» всего за несколько минут, пришвартовались к шлюзу — тому самому, через который покончила с собой Наоми — и влетели в знакомую атмосферу «Пеллы».
Их ждал Розенфельд Гуолян.
Всю жизнь, с самого раннего детства, Пояс для Филипа означал Альянс Внешних Планет, а люди из АВП значили больше остальных. Его народ. Лишь когда он подрос, и отец позволил ему присутствовать при своих разговорах с другими взрослыми, Филип стал лучше понимать АВП, со всеми нюансами, и его народ стал ассоциироваться со словом «альянс». Не республика, не объединенное правительство, не нация. Альянс. АВП — это сплав многочисленных групп, распадающихся и снова объединяющихся, и все молча соглашались, что, каковы бы ни были соглашения между ними, у них одна общая цель — борьба против угнетения со стороны внутренних планет.
Внутри АВП имелось несколько наиболее крупных символов — станция Тихо под руководством Фреда Джонсона и Церера во главе с Андерсоном Доузом, оба с собственными вооруженными отрядами; а также идеологические провокаторы из «Коллективного Вольтера», откровенно преступная «Золотая ветвь» и миролюбивый, почти что коллаборационист, Маруттува Кулу. На каждую из этих групп приходились десятки, а может, даже сотни мелких организаций и ассоциаций с собственными политическими интересами. Но вместе их свело постоянное экономическое и военное подавление Пояса со стороны Земли и Марса.
Вольный флот не имел отношения к АВП, это и не предусматривалось. Вольный флот был мощнейшей силой старого миропорядка, скован так крепко, что не нуждался во враге для определения цели. Он обещал будущее, в котором ярмо прошлого не просто сбросят, но и сломают.
Это не значило, что они освободились от прошлого.
Тощий Розенфельд умудрялся сутулиться даже в невесомости. Темная кожа со странными неровностями и отметинами, глубоко запавшие глаза. У него были татуировки в виде разомкнутого круга АВП и похожей на острие ножа буквы V, символа «Коллективного Вольтера» и приветливая улыбка, он излучал готовность в любую секунду вступить в драку. Именно ради него отец Филипа прилетел на «Пеллу».
— Марко Инарос, — сказал Розенфельд, раскрывая объятья. — Ну и заварушку ты устроил, койо мис!
Марко бросился в его объятья, они завертелись, когда сошлись вместе, а потом чуть медленнее разлетелись. Всё недоверие Марко к Розенфельду растаяло. Точнее нет, не растаяло, было отброшено в сторону, чтобы ввести в заблуждение Филипа и Карала, да и самому получить неподдельное удовольствие от встречи.