Пять или шесть секунд тишины показались часами – только тихое постукивание пальцев по панелям и стрекот отвечающего на запросы «Росинанта». Холден понял, в чем дело, раньше, чем получил ответ. Наружная камера прошлась по обшивке «Роси». «Лазурный дракон» присосался к корпусу, напоминая не столько пленника, сколько паразита. А потом сверкнули искры, и желтым вспыхнула защита. Холден сдвинул обзор камеры. Три строительных меха пауками раскорячились на боку корабля, впиваясь в обшивку резаками.
– Шкуру хотят содрать, – сказал Холден.
Алекс с трудом прикрыл ярость фальшивой вежливостью:
– Я бы мог, если хотите, сделать небольшой рывок. Скинуть их под дюзы, и делу конец.
– Шлюзы сомнешь, – оборвал его Холден. – Вместе с Бобби.
– Ага, – отозвался Алекс. – Понял. Не учел.
Холден принял управление ОТО и попытался выдвинуть орудие так, чтобы взять на прицел один из мехов. Нет, они были слишком близко. Еще одна тревога на экране. Защищенная проводка выдала сигнал ошибки. Те врезались уже глубоко в корпус. Очень скоро ущерб станет реальным. А если они сумеют пробраться между слоями обшивки…
– А если Бобби вскроет шлюзовую трубу? – резко спросил Холден.
– В лучшем случае она без ремонта будет непригодна, – ответила Наоми. – В худшем, если они пристроили к причалу вторую ловушку, она убьет Бобби и выпустит из нас воздух.
– Это ничего, – отозвалась Бобби. – Я рискну. Только дайте секунду, займу позицию…
– Нет, – сказал Холден. – Нет, погоди. Найдем выход. Чтобы все живы остались. Время есть.
Он ошибся. Снова вспыхнул сварочный аппарат. Когда Амос заговорил, Холден не узнал его голоса. Слишком глухо, слишком близко он прозвучал:
– Знаешь, кэп, у нас ведь еще один шлюз есть. Грузовой, у моей мастерской.
Все ясно. Голос изменился, потому что Амос успел натянуть вакуумный скафандр и говорил через шлемную рацию.
– Ты что придумал, Амос?
– У меня все по-простому. Выскочим на минутку, пришибем пару мудаков, которых давно надо было убить, а потом залатаем «Роси».
Наоми, поймав взгляд Холдена, кивнула. Проведенные вместе годы и пережитые опасности наладили между ними что-то вроде телепатии. Наоми останется вытаскивать Бобби из капкана. Холден пойдет с Амосом, прикроет их.
– Согласен. – Холден уже отстегивал крепления. – Готовь скафандр, я иду.
– Скафандр я оставлю, – сказал Амос, – но, думаю, ждать тебя нам не стоит.
– Постой, – удивился Холден. – Нам?
– Мы уже шлюзуемся, – отозвалась Кларисса Мао. – Пожелайте нам удачи.
Глава 7
Кларисса
На втором году заключения Кларисса согласилась прослушать курс поэзии, который вел тюремный капеллан. Она не слишком надеялась, что из этого что-нибудь выйдет, зато полчаса в неделю можно было посидеть в серо-зеленой комнате с привинченными к полу стальными стульями и вместе с полудюжиной других сидельцев заняться чем-то, кроме допущенных администрацией развлекательных программ и сна.
Все с самого начала пошло вкривь и вкось. Из собиравшихся раз в неделю мужчин и женщин в университете побывали только она да капеллан. Две женщины приходили, до того накачанные антипсихотическими средствами, что их можно было считать отсутствующими. Один из мужчин – серийный насильник, который мучил падчериц химическим шокером, пока они не перестали дышать, – так увлекся «Опытом о человеке» Поупа, что посвятил ему многочасовой эпос из плохо рифмованных куплетов. Излюбленной его темой была несправедливость законов, подавляющих личность и сексуальное влечение. Еще приходил круглолицый паренек, на вид слишком молодой, чтобы заслужить пожизненное в яме: он сочинял сонеты о садах и солнечном свете, и это было самым мучительным, хотя по-другому, чем остальное.
Кларисса поначалу ограничивалась минимальным участием. Она попробовала писать верлибром о возможности искупления, но в свое время куратор литературного курса заставил ее почитать Карлоса Пиннани, Аннеке Свайнхарт и Хильду Дулитл, так что девушка знала, чего стоят ее вирши. Хуже того, она знала, почему они плохи. Она сама не верила в главный тезис. Раз-другой пыталась сменить тему: написать об отцовстве, о раскаянии, о горе – там ей не давался катарсис, это больше походило на сухой репортаж. Жизнь ее оскудела, и сказать ей, хоть пентаметром, хоть прозой, было нечего.
Бросила она это дело из-за кошмаров. О них Кларисса ни с кем не говорила, хотя медики знали. Содержание сновидений можно было оставить при себе, но монитор регистрировал частоту сердцебиения и активность различных участков мозга. Поэзия сделала сновидения ярче и чаще. Обычно снилось что-нибудь мерзкое – дерьмо или падаль, в которых она рылась, пытаясь откопать погребенных под завалом, пока те не задохнулись. Когда она бросила курс, кошмары снова выцвели. И снились опять раз в неделю, а не каждую ночь.