- Я давно перестала считать, – выдохнула Юва, поняв, что молчит слишком долго.
Мелиодас печально посмотрел на нее и улыбнулся одними губами, вновь отворачиваясь. Мама Хорка качнулась, и Юва едва не упала, вовремя подхваченная демоном. Мелиодас держал ее за талию, крепко прижав к себе, и смотрел удивительно серьезно, словно раздумывая над чем-то очень важным. Сердце Ювы подскочило к самому горлу и громко забилось в ушах, она почувствовала, как холодеют пальцы и подкашиваются колени. Лицо вспыхнуло алым, и она поспешила вывернуться и поскорее скрыться в баре, спасаясь от непонятного взгляда изумрудных глаз.
На следующий день Юва старательно делала вид, будто ничего не случилось. Она старалась даже не смотреть на как всегда веселого Мелиодаса. Это было странно. Очень-очень странно, потому что от одного его присутствия рядом сердце заходилось в бешеной пляске, руки начинали мелко подрагивать, а уши покрывались горячим румянцем. А уж когда их руки соприкасались, глупое неверное сердце и вовсе пропускало удар, а электрическая волна проходила по всему телу, заставляя тут же отдернуть руку и отпрыгнуть как можно дальше.
Мелиодас то ли ничего не понял и вел себя как обычно, постоянно вторгаясь в личное пространство и неожиданно возникая совсем рядом, то ли наоборот все понял и просто напросто издевался над Ювой. Девочка не могла решить, что же из этого хуже, поэтому старательно не обращала на демона внимания, лишь изредка перебрасываясь с ним парой фраз по делу.
Мелиодас поставил Юву за плиту, и теперь она с самого утра готовила разнообразные закуски, а днем просто разогревала. Так она не слишком отрывалась от работы в зале, помогая хозяину в особенный наплыв посетителей. Демон сначала порывался сам разогревать приготовленное, заявив, что это-то он испортить не сможет, но опытным путем было выяснено, что даже такое простое действие делало еду просто отвратительной. Так что Юва решительно выгнала его с кухни, запретив даже приближаться к холодильнику и кладовке, и взяла бразды правления провизией в свои маленькие детские руки.
Когда она однажды вот так разогревает пирог, и рядом неожиданно возникает Мелиодас, Юва впервые режется. Кровь алыми каплями стекает по поврежденному пальцу, капая на столешницу, а она только и может, что стоять, разинув от удивления рот и хлопая глазами. Мелиодас же удивленно и немного виновато смотрит ей в глаза и осторожно берет ее руку. Слизывает кровь, не разрывая зрительного контакта, да так и замирает, словно ожидая от Ювы хоть какой-то реакции. Он снова смотрит так пронзительно серьезно, словно проникает в самую душу, выворачивая ее наизнанку. Сердце Ювы бешено колотится, и она не может даже вдохнуть, завороженная мерцающими изумрудами. Она совсем не чувствует боли, ощущая только мягкое прикосновение теплых губ к дрожащему пальцу. Мелиодас еще раз языком проходится от фаланги до средней косточки, слизывая выступившие капельки, и медленно опускает ее руку. Он все еще смотрит ей в глаза, и Юве кажется, что сердце сейчас пробьет ее грудную клетку и выпрыгнет прямиком в руки замершего демона. Она пошатывается, отводя глаза, и шустро ускользает в уборную, где падает на пол и долго не может отдышаться, пораженная нахлынувшими чувствами.
Юва сбегает через несколько дней, выскальзывая из бара, когда солнце еще даже не начинает вставать. Сердце гулко стучит в горле, и на глаза наворачиваются слезы, но девочка решительно уходит, оставляя себе на память лишь черную ленту, по привычке вплетенную в волосы. Платье горничной остается аккуратно сложенным на постели и там же остается лежать маленькое колечко. Его Юве когда-то подарил один добрый король, которого она так и не смогла полюбить в ответ. Он велел ей отдать кольцо тому, ради кого ее сердце будет биться быстрее.
- Но мое сердце и так бьется быстрее, – возразила тогда Юва, – из-за тебя, из-за Софи и Бэкки, и…
- Ты поймешь, – оборвал ее король, мягко целуя в макушку. – Когда-нибудь обязательно найдется мужчина, которого ты полюбишь больше всего на свете.
Сердце Ювы радостно пело, но в то же время болезненно сжималось. Лучше бы она влюбилась в кого угодно другого. В кого угодно, только не в Мелиодаса. Потому что Мелиодас без памяти влюблен в Элизабет, и Юва не собиралась даже пытаться разрушить связь, выдержавшую три тысячи лет и больше сотни перерождений богини.
По щекам катились горячие слезы, но Юва и не думала утирать их. Она просто шла вперед, куда глаза глядят, и старалась ни о чем не думать. Не думать об изумрудных глазах, смотрящих на нее то лукаво, то доверительно, то серьезно и вдумчиво, о пшеничных волосах, в которых весело путались озорные солнечные зайчики, о крепких руках, бережно сжимающих талию, о горячих губах, мягко прикасающихся к нежной коже. Юва отчаянно старалась не думать о Мелиодасе, но его лицо, ласково ей улыбающееся, продолжало стоять перед глазами. Оно словно было вырезано в глазах, отпечатано на веках, так что куда бы девочка ни посмотрела, всюду ей виделся улыбчивый демон с отпечатком прожитых тысячелетий в морщинках у глаз и губ, в сгорбленных плечах, в крепко сжатых кулаках.
Теперь Юва завидовала богине Элизабет еще больше. Потому что на нее Мелиодас смотрел как на самое большое сокровище на свете, ее осторожно касались его пальцы, и это она могла целовать его, когда только пожелает.
Из горла девочки вырвался отчаянный стон, она дернулась, почти обернувшись, и упала на колени. Быстро встала и, не отряхивая налипшую листву и землю, бросилась вперед. Подальше от Мелиодаса, подальше от отчаянно колотящегося сердца, подальше от глупой любви, которой никогда не стать взаимной.
========== 2 ==========
***
За шесть лет не произошло решительно ничего интересного. Юва продолжала скитаться из деревни в деревню, нигде надолго не задерживаясь. Изредка она помогала людям, готовя лекарства и отвары и помогая победить болезни, и тем самым зарабатывала на кусок хлеба. Или же сам кусок хлеба, потому что многие жители могли заплатить разве что едой и кровом. Девочка лениво наблюдала за разворачивающимся захватом власти в королевстве и искренне сочувствовала мирным жителям. Если разгорится война, пострадают все, а святые рыцари, кажется, именно войны и добивались. Непонятно, правда, пока с кем, но жителям уж точно без разницы. Война есть война, она иссушает землю, убивает людей, несет с собой голод и бесконечные страдания.
Юва никогда не любила войну. Она не понимала, зачем делить территорию и ресурсы, если можно объединиться и пользоваться всем сообща. Почему люди так стремятся к власти, желают доказать неизвестно кому собственную силу? Они лишь сеют разрушение во славу собственного эго.
Юва пару раз видела «Шляпу кабана», но всегда старалась убраться подальше как можно скорее. От перспективы увидеть Мелиодаса сердце заходилось в бешеной пляске, а руки холодели. Девочка замирала на месте, не в силах ступить и шагу, пока не перебарывала себя и, с трудом отворачиваясь, не уходила прочь. Видела же Юва пару раз и Элизабет, еще не подозревающую о надвигающейся катастрофе и оттого беспечно счастливую. Хотя, сколько Юва ее помнила, Элизабет всегда была счастливой, получая удовольствие даже от самых глупых мелочей. И из-за этого тоже девочка ей завидовала, потому как сама, кажется, давно разучилась просто улыбаться новому дню.
Дни тянулись за днями, превращаясь в недели, месяцы и годы, сливаясь в единую серую нить, бесконечно тянущуюся и тянущуюся без единого яркого всполоха. Юва больше не получала ни царапины, поэтому не знала, держит ли ее все еще этот мир. Она не голодала, не уставала настолько, чтобы валиться с ног. Наверное, Юва подсознательно боялась обоих вариантов: вечность вернулась к ней, стоило перестать глядеть в изумрудные глаза, или она навсегда покинула ее, оставляя на растерзание проклятому демону. И то и другое было страшно. Юва не желала проводить вечность вблизи от Мелиодаса, который никогда на нее и не взглянет, и в то же время она боялась умереть, так и не ощутив на губах вожделенное прикосновение. Рыжая как будто сходила с ума, разрываясь между собственными желаниями и страхами, неспособная сделать даже маленький шажок вперед. Юва застыла на одном месте, крепко зажмурив глаза, и готова была простоять так вечность, лишь бы ничто больше не тревожило ее покой.