– Конечно, – кивнула та. За все это время она не притронулась ни к кофе, ни к булочке. Ее тонкие пальчики нервно теребили салфетку, и она постоянно отводила взгляд в сторону.
– Итак… – Смирнов затянулся дымом. – О чем ты хотела со мной поговорить?
– Понимаешь… Мне очень нужен мужской совет… – мялась Соня. – А у меня из близких мужчин только папа́ и ты. Но с папа́ я… Сашенька, я хочу спросить… Вот сколько может держаться мужчина рядом с любимым человеком без… без физической близости? – наконец выдавила она из себя, и ее щеки вспыхнули ярким пламенем.
– Эм… – Смирнов удивленно открыл рот и рассеяно стряхнул пепел в чашку с кофе. – Если ты любишь и уважаешь человека, то столько, сколько будет нужно. А собственно… в чем проблема?
– Понимаешь, Сашенька… Мне кажется, что у Илюши кто-то есть. И этот кто-то держит его именно этим, – Соня вздохнула. – Я очень боюсь его потерять, поэтому я… – она бросила салфетку на середину стола и в сердцах воскликнула: – Он горячий и страстный! Он грузин, Сашенька, и ему это нужно. И я не знаю, что мне делать.
– Сонечка, понимаешь, – Смирнов погладил ее по руке. – Если он тебя любит, то будет ждать.
– А если не любит? – спросила Сонька и вздрогнула, словно сама испугалась своих слов.
– Почему ты так решила? – удивленно поднял брови Смирнов.
– Мне иногда кажется, что он просто боится меня обидеть. По будням он занят репетициями, а выходные проводит с друзьями из труппы. Он весь в балете, и мне кажется, что он принадлежит ему, а не мне, – вздохнула Соня.
– У них удивительно дружная труппа, – нахмурился Сашка.
– И еще в последнее время он какой-то странный и рассеянный. Отвечает невпопад, будто он где-то далеко, а не со мной, – продолжала она. – Вот я и решила, что у него кто-то есть.
Соня, сама того не зная, была права. Всю неделю мысли Илико были о Мойше. Сидя в ресторане, он украдкой разглядывал молодого Рабиновича, и тот уже не казался ему уродливым карликом. Этот взгляд, которым юноша одарил Илико, преобразил его некрасивое лицо, и оно стало милым и нежным. Длинный нос придавал ему аристократизма, а полные чувственные губы красила легкая улыбка. Пышная шевелюра блестела в ярком свете люстр, как маленькое солнышко, а длинные рыжие ресницы трепетали, словно крылья мотылька.
После нескольких глотков вина Мойша немного осмелел, и Илико почувствовал на себе его взгляд.
– Простите, – Мойша опустил глаза, встретившись взглядом с Илико. – Я не должен был вас так явно разглядывать, господин Чантурия, – пробормотал он.
– Называй меня Илико. Я всего на пару лет старше тебя, – улыбнулся ему тот.
– Мойша у меня художник, – улыбнулся Азриэль. – Учился в Лондоне в художественной академии. Я очень боялся, что он нахватается там либегализма и еще какой-нибудь дгяни. Ты ведь знаешь нынешнюю молодежь, Гома. Ничего святого. Никаких автогитетов. А для меня очень важны стагые устои и тгадиции.
– Азриэль, ты забыл, какими мы были в их возрасте? – засмеялся Дегтярев. – И где были твои устои и традиции, когда после кутежа мы ехали к цыганам?
– Но одну тгадицию я всегда чтил, – улыбнулся Азриэль, обнажая редкие длинные зубы. – Ты тогда не замечал этого, но гуляли мы только на твои деньги.
– Ах ты старый плут! – Роман Константинович хлопнул Рабиновича по горбу. – Я знал, просто у меня свои традиции. Русская душа широкая и щедрая. Так чем ты сейчас занимаешься, Миша? – обратился он к младшему Рабиновичу.
– Я ювелир, – улыбнулся ему тот, бросив быстрый взгляд на Илико.
– И хочу заметить, пгекгасный ювелиг, – многозначительно поднял кривой палец вверх Азриэль. – Он даже меня уже пегеплюнул в мастегстве.
– Но ювелирное дело – это моя работа, – продолжил Мойша. – А живопись – для души.
– И что ты рисуешь? – включился в разговор Илико.
– Пишу, – поправил его Мойша. – Мне нравится писать красивую натуру… Портреты… – добавил он и снова обдал Илико лучистым и теплым взглядом.
Приближался день премьеры. Илико начал немного нервничать, но с этим ему помог справиться Огюст. Он часто приглашал Илико отобедать с ним, и это время они проводили в небольшом ресторанчике недалеко от театра.
– Знаешь, а Огюст очень мил, – рассказывал Илико Дегтяреву за ужином. – Мне даже кажется, что он искренен и честен со мной.
– И о чем вы беседуете? – улыбнулся Роман Константинович, принимая из рук Илико блюдо с тушеным мясом.