Совсем другое дело Роэтур с его возмутительной теорией об изменившемся мире! Неслыханное дело — предполагать, что эльфы, чьи традиции и обычаи были переданы им самим Светлым Творцом, должны присмотреться к переменам вокруг и (подумать только!) приспособиться к реалиям новой жизни. На веку одного только эльфа может произойти рождение, расцвет и закат целой человеческой империи… Если бы муравьи имели две руки, две ноги и чем-то отдаленно смахивали на эльфов, означало бы это, что следует присматриваться к их жизни и заимствовать устройство муравейника как образец для прогресса?!
— Так что это за скверные известия, с которыми ты ко мне явился?
— Я был сегодня у короля. Такое ощущение, что он…
Не без основания Тандегрэн считал себя обладателем здорового скептицизма по отношению к обычаям и традициям. С удивлением он обнаружил, что не может произнести вслух безжалостную формулировку, сложившуюся в голове. Только не по отношению к эльфийскому королю, нет. Не может же он, как какой-то смертный…
С горем пополам воин отыскал более мягкие слова для своего сообщения:
— Как бы получше сказать… Не слишком адекватно оценивает обстоятельства. Я намеревался узнать о том, что он хочет предпринимать насчет орков. Могу ли я надеяться загладить былой позор, участвуя в новом походе, и…
— И?
— У меня сложилось впечатление, что он вообще меня не слышал. Словно находился в какой-то другой реальности.
— Иными словами, — прервал Роэтур его сбивчивый рассказ, — ты имеешь в виду, что Аланданор теперь не в ладах с головой.
Тандегрэн несколько удивился жесткому определению в устах отца — тому, что сам он так и не смог произнести. Похоже, инстинкт не обманул — с тревожными вопросами он явился куда следует. Как только роковая фраза о возможном сумасшествии короля прозвучала вслух, говорить на эту тему стало неизмеримо легче.
— Да, именно это. Не то, чтобы он совсем не понимал, что я ему говорю. Но выглядел каким-то потерянным что ли. И отстраненным. А потом сказал, что вопрос этот важный, и он им обязательно займется. Как только решит, какому цветку посвятить очередной летний бал!
Роэтур горько поморщился:
— Значит, Аланданор сломался. Печально… Но этого следовало ожидать.
— Ты это предполагал? — удивился Тандегрэн.
— Сложно выдержать, когда на склоне лет рушится твой мир. Он прожил долгую жизнь, гордясь тем, что стал королем, при котором Свет одержал окончательную победу. Весть о появлении орков подкосила его.
— Я так и думал. Это моя вина.
— Каким образом? Если бы это обнаружил кто-то другой, много бы изменилось?
Тандегрэн задумчиво потер шрам. Это уже начинало входить у воина в привычку.
— Пожалуй, ты прав, — согласился он. — Но разве эта весть не является черной для каждого из нас?
— Только для тех, кто продолжает делить мир на черное и белое. На самом деле это просто весть. И оценивать ее нужно из окружающих обстоятельств.
— Вербуешь сторонников своей теории? — насторожился Тандегрэн.
— Если бы Аланданор уделил время с ней ознакомиться, может быть и не прятался сейчас за своими летними цветами. Но его-то как раз не за что винить. Он стар, и половина его жизни прошла в ту пору, когда черно-белый мир был единственным выбором для наших рас.
— Рас? Ах да, орки. Забыл, что ты считаешь их нашими близнецами.
— Ладно с ней, с теорией, — махнул рукой Роэтур. — Успеется. Вернемся к нашей проблеме. Приближенные короля — как они реагируют на происходящее?
— В том-то и дело, что никак. Уверен, они заметили все не хуже меня. Но делают вид, будто ничего не происходит.
— Хм. А как собираешься реагировать ты?
— Потому я и пришел, отец. Я не знаю. За много тысяч лет у нас не было ни одного сумасшедшего короля. Если бы это происходило среди людей… Наследники наверняка попытались бы его свергнуть. Придворные — подчинить собственным интересам. И то, и другое безнравственно. Наш народ не примет такого.
— А как насчет растерянного старика на троне? И судьбы всего народа, доверенной в его руки? Это нравственно?