– Как бы то ни было, я убил Хайзена, хоть мы и пытались взять его живым ради Тэлии, – вздохнул Эдвин. – Я очнулся от её настойчивого голоса и первое, что увидел – её призрачное лицо. Конечно, я узнал девушку: ведь мы готовили Туанга по её портрету. Когда дар живителя передался мне, он исцелил в первую очередь меня самого. Я смог двигаться, быстро восстановился. Но Тэлия не давала мне покоя. Клевала меня, тормошила. Она настырная, прямо как ты, Эда.
– Вот уж не сравнивай! – Эдмунде было неприятно, что она никак не может смириться с этим…
Но и осадок после всего этого был совершенно как кофейный: густой и горький. Досада, раздражение, даже какая-то обида на Тэлию. Почему она выбрала именно такой путь? Эда пыталась не осуждать эту девушку – но не могла.
– Она говорит, что виновата. Поддалась соблазну выбрать себе красивое тело, похожее на прежнее, а о том, что кто-то при этом умрёт, не думала, ведь по факту тело осталось бы вполне живым, – сказал Эдвин. – И теперь Тэлия очень сожалеет, что так вышло. Она даже пыталась оживить Джанну. Однако не может объяснить, почему её дар не работал в теле мертвителя. Они оба, похоже, были пленниками в его теле. Хайзен ведь тоже не всегда мог умертвить…
– А почему она так и не упокоилась? – спросил Квейн.
– Хочет сначала попрощаться с отцом. И ещё – желает дать показания против Уолтера.
– Не думаю, что это хорошая идея, – сказал Квейн. – Чтобы показания мертвых были присоединены к делу, придётся немало постараться, а зачем? Уолтер и так уже во всём признался. Да и Катнер этот не слишком здоров, как бы его не пришибло это… прощание. Но зато нам многое стало понятней!
С этими словами он залпом допил свой кофе и напомнил всем, что работа не ждёт. Эдмунда с кузеном остались в доме Нейтана. Ещё не решены были вопросы с их службой: во-первых, вышло так, что на одно место претендуют двое, а во-вторых, из-за неясного пока статуса Эды она не могла покидать дом.
Эдвин, оставшись наедине с кузиной, напомнил ей, что хотел поговорить. Эдмунда уже устала от разговоров за это утро, но не отказывать же кузену?
– У меня к тебе две новости, – сказал он, по своей давней привычке показывая указательный и большой палец, как будто слов было недостаточно. – Во-первых, наши родители приедут сюда буквально через пару дней. Не смогли сразу покинуть работу, чтобы ехать со мной, но…
– И мама? – дрогнувшим голосом спросила Эда.
– Конечно, – сказал Эдвин. – Прости, я, очнувшись, рассказал ей всё. Не мог больше молчать. Она прибежала как только смогла, и так радовалась… И так плакала!
– Не могу тебя винить, – ответила Эдмунда чуточку суховато.
Она винила – но не брата, а себя.
– А как там твои? – спросила она. – Ну, в смысле, они тоже обрадовались?
– В отличие от твоей мамы, у них всегда была надежда, – ответил Эдвин. – У тёти Виты не было ничего. Кстати, она собирается привезти твои наряды.
Наряды! Как будто у Эдмунды было так уж много действительно нарядной одежды! Но вот лёгким простым платьям она и впрямь порадовалась бы.
– Наверно, на мне всё будет висеть, как на вешалке, я такая худая, – проворчала она. – И ещё вот рука…
Она показала протез – ничем не скрытый, потому что решила полностью избавиться от видимости чего бы то ни было на своем теле. Оно, тело, устало ничуть не меньше души.
– Это во-вторых, – сказал Эдвин. – Новую руку я тебе сделать не смогу…
– Что? – оторопела Эдмунда. – А, да, ты же сказал, что ты теперь обладаешь даром живителя…
– Вечно ты перебиваешь, – с досадой сказал кузен. – Я хочу сказать, что не могу ничего сделать с твоими стальными запчастями, но могу исцелить то, что ещё возможно спасти. И избавить от боли в суставах.
– Ты уже… проверял, что это действует? – недоверчиво спросила Эдмунда. – Сам-то вон с палочкой ходишь.
– Ещё бы, у меня эта нога уже после первого ранения и двух операций была не в порядке, а уж после взрыва… К твоему сведению, у меня там нет части сухожилия, а в кости стоит штифт, – возмутился Эдвин. – Это не лечится! Но в госпитале я успел попрактиковаться и кое-что узнал. Тэлия сказала, что слишком много исцелять и оживлять нельзя, но я и сам понял, что это тяжело даётся.
– Так чего ты от меня-то хочешь? – не поняла Эдмунда.
– Ой, тяжело с тобой, – сказал Эдвин. – Вся ты такая колючая и злобная, просто жуть! Скучаю по тем временам, когда был железякой: ты меня хотя бы жалела и поэтому не была такой неуживчивой.