— Как поживает ваш сын? Его шея зажила? — спрашивает Прессия в надежде, что он вспомнит, что все еще должен им.
Кеппернес встает и с гримасой потягивается. Один его глаз блестит оранжево-золотистой пленкой — катаракта от радиационного ожога. Это в порядке вещей.
— Ты ведь ребенок хирурга, да? Внучка? Тебе не стоит здесь больше ходить. Слишком взрослая!
— Нет, — отвечает Прессия, защищаясь, — мне всего пятнадцать.
Она притворяется, что ежится от ветра, хотя на самом деле пытается выглядеть меньше и младше.
— Ну и что? — Кепернесс останавливается и пристально смотрит на девушку. Она фокусируется на его здоровом глазу, единственном, которым он может видеть. — Я рисковал своей жизнью из-за этих клубней. Накопал их прямо у владений УСР! У меня совсем немного осталось.
— У меня есть уникальная вещица. Ее может позволить себе только человек с хорошим достатком. Ну, вы понимаете, она не для всех.
— И что же это?
— Бабочка, — отвечает Прессия.
— Бабочка? — хмыкает он. — Не так уж много бабочек осталось.
Это правда, они очень редки. В прошлом году Прессия видела несколько мотыльков, маленьких вестников возрождения.
— Это игрушка.
— Что?
У детей больше нет игрушек. Они играют свиными мочевыми пузырями и вышитыми куклами из тряпок.
— Дай взглянуть!
Она мотает головой.
— Нечего вам смотреть на нее, если не собираетесь покупать!
— Дай я только посмотрю!
Прессия вздыхает и притворяется, что делает это с неохотой. Она вытаскивает бабочку и протягивает ее мужчине.
— Ближе, — требует Кеппернес.
Сейчас она понимает, что оба его глаза иссушены Взрывом, просто один сильнее, чем другой. Прессия говорит:
— У вас в детстве наверняка были игрушки.
Он кивает и ворчит:
— И что это меняет?
Она заводит бабочку и сажает ее на тележку. Насекомое расправляет крылышки.
— Интересно, как это — расти в то время, когда росли вы. Праздновать Рождество и дни рождения.
— Когда я был ребенком, я верил в волшебство. Ты можешь себе такое представить? — говорит Кепернесс, наклоняя голову и уставившись на игрушку. — Сколько ты за нее возьмешь?
— Обычно я долго торгуюсь. Это же напоминание о прошлом. Но с вас… С вас я возьму клубни, те, что у вас остались, — сказала она.
— По рукам.
Он протягивает ей корзину, и она вытряхивает клубни к себе в сумку, затем протягивает ему бабочку.
— Я отдам ее своему сыну. Он долго не протянет, — говорит Кеппернес.
Прессия уже разворачивается, чтобы уйти. Она слышит тиканье заводного механизма, затем шелест крыльев.
— Порадуется хоть чуть-чуть.
Нет, думает она. Продолжай идти. Не спрашивай. Но она помнит его сына, милого и выносливого мальчика. Он не плакал, когда дед без анестезии зашивал ему шею.
— С ним что-то случилось?
— Его атаковал холем. Сын охотился за полями, рядом с пустыней. Он увидел моргающий глаз холема, а тот стал затягивать его в песок. Мать была рядом и вытащила его. Но холем успел его укусить, и теперь его кровь заражена.
Холемы — это те, кто смешался с землей; в городах они смешались с взорванными зданиями. Многие из них умерли сразу после Взрыва, потому что остались без ртов. У некоторых рты есть, но отсутствует пищеварительная система. Кто-то выжил, ибо в них было больше от камня, чем от человека.
Некоторые считают, что холемы, сросшиеся с животными, могут быть полезными, работая в паре со зверьем. Когда Прессия роется в развалинах, она все время боится, что какой-нибудь холем выскочит, схватит ее за ногу и утащит. Она никогда не ходит туда, где напали на мальчика. Именно там живут те, кто смешался с землей. Прессия слышала, что холемов можно увидеть и в пепельном песке Мертвых земель. Многие из выживших, предчувствовавшие Взрыв, скрылись в лесах, но их проглотили деревья.
Укус — это жуткая смерть. У ребенка идет пена изо рта, и он бьется в судорогах. Прессия лезет в сумку за клубнями.
— Я не знала, — говорит она. — Слушайте, оставьте себе и клубни, и бабочку.
— Нет уж, — отвечает Кеппернес, кладя бабочку во внутренний карман. — Я недавно видел твоего деда. Он не то чтобы хорошо выглядит, а? У нас у всех проблемы. Сделка есть сделка.