Брэдвел бросает взгляд на Партриджа:
— Почему тебя больше не кодировали? Почему не довели дело до конца?
— Они пытались, но я был устойчив к кодированию. Оно не работало со мной, — отрезает Партридж.
— Как твой папочка отреагировал на все это?
— Не называй его так!
— Бьюсь об заклад, он просто рвал и метал!
— Послушай, я ненавижу отца больше всех на свете. Но я его сын. И только я имею право ненавидеть его так сильно.
Становится очень тихо.
Партридж произносит:
— Я ненавижу его снисходительность, его сдержанность. Я ненавижу его за то, что он никогда не смеется громко и не плачет. Ненавижу его лицемерие. Ненавижу то, как он постоянно покачивает головой, будто не одобряет то, что я делаю. Ненавижу то, как он смотрит на меня, будто я не стою ни гроша. — Партридж обводит взглядом комнату. — Был ли он счастлив, видя результаты моего кодирования? Думаю, вряд ли.
— Почему же? — спрашивает Брэдвел.
— Потому что он думал, что на них повлияла мать.
— Он недооценил ее, — говорит Брэдвел. — Я думаю, она знала все об операции «Феникс», как и человек, подаривший ей этот кулон. Ей нужно было знать, что в голове у ее мужа и его людей — массовое уничтожение, выживание под Куполом, в конце концов, регенерация земли и появление сверхвидов. Возможно, она передала другой стороне информацию о том, что он задумал. Королева-лебедь стала крылатым вестником, так было в сказке? Они пытались предотвратить исполнение плана, спасти некоторых людей. Но в какой-то момент твоя мать поняла, что у них не хватит времени… Я не думаю, что Уиллакс беспокоился, жива она или нет, один раз он уже оставил ее умирать. Жалеет ли он, что не убил ее? Неужели это все месть? Может быть, он использует своего единственного сына, чтобы убедиться, что его жена мертва? Или все-таки то, что она жива, означает, что она что-то знает, и ему нужна эта информация.
— Ты его совсем не знаешь, — говорит Партридж, но его голос слаб и звучит так, словно он не уверен в своей правоте.
Брэдвел смотрит в пол и качает головой.
— Посмотри, что он сделал с нами, Партридж. Мы — те, кто имеет право его ненавидеть так, как не можешь даже ты.
Прессия смотрит на голову куклы, как на напоминание о детстве, которого у нее не было.
— Какое отношение все это имеет ко мне? — спрашивает она.
В голове нет ясных мыслей, лишь гул. Она понимает, что ее жизнь вот-вот изменится, но она не знает как. Она смотрит на бахрому кукольных ресниц, на маленькое отверстие в губах. Щеки Прессии пылают. Все вокруг нее уже догадались, но не хотят говорить. Может, она и сама уже поняла? Все сказано там, в сказке на ночь, но она не может разглядеть этого.
— Почему и УСР, и Купол хотят, чтобы я нашла Партриджа? Откуда они вообще узнали о моем существовании?
Партридж нервно засовывает руки в карманы и упирается взглядом в пол.
Наверное, он уже все понял. Скорее всего, он умнее, чем думает Брэдвел.
— Ты — та самая девочка, — шепчет Брэдвел, — из сказки. Ты дочка доброго короля.
Прессия резко переводит взгляд на Партриджа.
— Ты и Партридж… — продолжает шептать Брэдвел.
— Значит, ты — мой брат? — спрашивает Прессия. — Моя мама и твоя мама…
— Это одна и та же женщина, — заканчивает за нее Партридж.
Прессия явственно слышит стук своего сердца. Вот и все.
Ее мать — королева-лебедь. И она может быть жива.
ПРЕССИЯ
ЧИП
Все, о чем может думать Прессия, — это что все ее детство, которое придумал дед, оказалось неправдой. Да и дед ли он ей? Гигантская диснеевская мышь в белых перчатках, пони на день рождения, торт-мороженое, чашка-карусель, золотые рыбки на итальянском фестивале, венчание родителей под белым шатром… Было ли хоть что-нибудь из этого правдой?
Но рыб-то она помнит! И не из дедушкиных историй, не в полиэтиленовом пакетике на фестивале. Бак с рыбами и бумажник с кисточкой существовали, как и что-то урчащее отопительное под столом, пальто отца. Она сидела на его плечах, нагибаясь под цветущими ветками. Она знала, что это был отец. Но женщина, чьи волосы она расчесывала, от которой так вкусно пахло, — была ли это ее мать? Или ее мать — женщина в компьютере, поющая о девушке на крыльце и мальчике, который хочет с ней сбежать? Была ли это ее мать? Она, наверное, записала песню для Прессии, потому что знала, что не будет с ней, потому что должна была вернуться в свою настоящую семью, к законным сыновьям. Кто-то исполнительно каждый день проигрывал эту песню для Прессии, даже когда Прессия выросла и она ей надоела. Бесплодная женщина, вот как сказал Партридж.