— Спасибо, — улыбается Прессия.
— Что странно, так это то, что мой отец знал. Все эти годы он наблюдал за тобой, так что думаю, он знал о тебе. Интересно, как он воспринял эту новость?
— Думаю, не очень радостно.
Прессия сжимает чип здоровой рукой. Ее глаза наполняются слезами. Она думает о словах «мама» — колыбельная, и «папа» — теплое пальто. Прессия — это красная точка, пульсирующая на экране. Да, Купол определенно знал о ее существовании. Они за ней следили, возможно, всю ее жизнь. Но вероятно, и родители следили за ней.
Брэдвел вдруг спрашивает Партриджа:
— Твоя мать ходила в церковь?
— Да, мы ходили туда каждое воскресенье, как и все, — отвечает он.
Прессия вспоминает термин «состоять в организации». Брэдвел говорил об этом во время своей мини-лекции о церкви и государстве. У прихожан были карточки. Их посещаемость отмечалась.
— Не все, — качает головой Брэдвел. — Тех, кто отказался идти, застрелили в собственных постелях.
— Почему ты это спросил? — обращается Прессия к Брэдвелу.
Тот снова садится на место.
— Потому что на открытке были религиозные слова. Как там было написано, Партридж?
— «Всегда следуй за светом в своей душе. Пусть у нее будут крылья. Ты — моя путеводная звезда, что встает на востоке и указывает путь мудрецам».
— Путеводная звезда, библейские мудрецы, — произносит Прессия. Дед знал наизусть целые главы из Библии, их часто читали на похоронах.
Брэдвел замечает:
— Было ли это похоже на твою мать?
— Не знаю, — отвечает Партридж. — Она верила в Бога, но говорила, что отвергла санкционированное правительством христианство, потому что была христианкой. Правительство украло ее страну и ее Бога. Однажды она сказала отцу: «И тебя. Тебя они тоже украли».
Партридж пошатывается, будто вспоминает это только сейчас.
— Странно, я все время это помнил. Я почти слышу, как она говорит это.
Прессия хотела бы помнить слова матери, помнить ее голос. Если ее мать была тем, кто пел колыбельную, тогда у нее были слова и текст.
Брэдвел говорит Партриджу:
— Тогда это может быть искренне.
— И если это так? — спрашивает Партридж.
— Тогда эта открытка бесполезна.
— Если слова искренни, они означают то, что означают, — отрезает Прессия. — Они не бесполезны!
— Именно для нас сейчас бесполезны, — говорит Брэдвел. — Твоя мать хотела, чтобы ты помнил определенные вещи. Знаки. Зашифрованные сообщения, кулон. Я надеялся, это приведет нас к ней. Но возможно, это был просто способ попрощаться и дать тебе последний совет.
На секунду все затихает. Прессия поворачивается и прислоняется спиной к прохладной стене. Если это был совет ее матери, что он мог значить? Всегда следуй за светом в своей душе. Пусть у нее будут крылья. Она представляет себе крылатую душу. Она представляет, как идет за душой. Но куда бы та повела ее? Здесь некуда идти. Вокруг только Мертвые и Тающие земли. И нигде не осталось чистого света — ты все видишь сквозь песчаную завесу пепла. Прессия представляет, как ветер колышет вуаль, а под ней — женское лицо — мамино лицо — еще скрытое из виду. Что, если она действительно где-то жива? Как бы вы повели кого-то, зная, что мир мог очиститься от всех знаков?
— «Ты — моя путеводная звезда, что встает на востоке и указывает путь мудрецам», — шепчет Партридж. — Как ты думаешь, может, она хотела, чтобы мы шли на восток?
Брэдвел вытаскивает из кармана карту, по которой они нашли улицу Ломбард, и раскладывает ее на полу. Вот Купол конечно же на севере, окруженный бесплодной местностью и кольцом растущего леса. Тающие земли — закрытая община — окружают город с востока, юга и запада. За этим кольцом простираются Мертвые земли.
Брэдвел говорит:
— Те холмы на востоке были национальным заповедником.
— И в сказке королева-лебедь зарылась под землю. Может, она в подземном бункере в тех самых холмах, — добавляет Прессия.
— Значит, завтра мы отправляемся на восток, — подытоживает Партридж.
— Но это может оказаться смертельной ошибкой! — говорит Прессия.
— Мне не нравится выражение «смертельная ошибка», — заявляет Партридж.
— Восток — единственное, что у нас пока есть, — замечает Брэдвел.
Прессия смотрит на его лицо. Она видит световые пятнышки, будто золотые, в его темно-карих глазах. Раньше она никогда их не замечала. Они прекрасны, как мед.