У Любимого было по-другому. Он не утратил того, что выучил за много лет. Но теперь Саммер отчетливо слышала, что язык северных народов был для него родным, а остальные языки он просто выучил. Они рассказывали друг другу истории, с трудом подбирая слова.
Саммер с беспокойством замечала, что время и на Любимом оставило свой отпечаток. От бесконечной зимы и переживаний за нее, он стал выглядеть старше. Когда он возвращался после своих походов на разведку, вокруг его рта образовывались тонкие линии, которые она раньше никогда не замечала. «Мы оба меняемся», — удивленно думала она, проводя указательным пальцем по этим новым линиям, которые оставило на его лице время. — «Изо дня в день. Когда-нибудь его волосы поседеют, а мои станут бледными, как пожелтевший шелк».
Она не знала, было ли у других людей так же, как у них, но ей было трудно и страшно наблюдать за тем, как работает время.
Однажды Любимый застал ее посреди ночи за тем как она, обнаженная, рассматривала себя в свете фонарика в грязном зеркале, повернувшись, чтобы получше разглядеть плечо. Он подошел к ней, поцеловал его, а затем ее синеватые губы.
— Не волнуйся, оно хорошо заживает, — пробормотал он. — Шрам побледнеет.
— Может, я вовсе этого и не хочу, — задумчиво ответила Саммер. — Он своего рода печать, ты не находишь? Знак того, что я действительно стала человеком.
— Да, а главное моим человеком, — ответил Любимый и засмеялся. — Возвращайся в постель, ледяная фея. Тебе еще предстоит узнать, что такое настоящая простуда.
Это был тот самый момент, когда она прекратила со страхом в сердце смотреть вслед каждому прошедшему часу и дню. Вместо этого Саммер сделала открытие, что и мгновения обладают вечностью:
... когда Любимый что-то бормотал во сне, а потом обнимал ее, как будто видел во сне, что теряет ее. И приятная тяжесть его руки на ее талии, когда он, успокоившись, продолжал спать.
... молчание, когда они вместе смотрели на море, окутанные ароматом голубых, зимних цветов.
... теплое дыхание на коже, когда Любимый целовал уголки ее губ.
... те моменты, когда они любили друг друга, и не было ничего другого, лишь кожа, страсть и обжигающие поцелуи.
В феврале зимние деревья отцвели. Ветер унес завядшие цветки с собой в море. Остались только голые сучья и ветви, на которых больше не росли зимние плоды. Наверное, потребуются годы, чтобы появилось достаточно снежных бабочек, необходимых для того, чтобы деревья снова плодоносили.
В один из мартовских дней, когда лед вокруг полуострова тронулся, и посланник с новостями от Мойры нашел их после длительных поисков, Саммер и Любимый окончательно оставили цветочный дом, а вместе с ним и эту часть их прошлого, и отправились в сторону порта.
Мойра сдержала обещание. Когда они после утомительного путешествия достигли возвышенности над старым портом, то уже издалека увидели дым от лагеря. Преодолев, наконец, путь по заснеженному лесу, они обнаружили, что в порту их ждало то же самое транспортное судно, которое полгода назад доставило Саммер в северную страну. На пирсе, облепленном ракушками, уже стояли ящики, которые еще предстояло загрузить. Какой-то человек загружал багаж на борт.
— Фаррин! — крикнула Саммер и побежала к нему. Он выглядел изможденным, лицо еще больше заострилось. Однако когда он выпрямился и увидел Саммер, то вновь стал тем смеющимся, неуклюжим мужчиной, с которым Саммер познакомилась на борту Нимфы. В следующее мгновение он уже обнимал ее.
— Мойра уж думала, ты не успеешь вовремя добраться до порта!
— А вам бы так этого хотелось, — ответила Саммер с наигранным возмущением. — Я все сделаю, чтобы уехать из холодной, северной страны.
Он улыбнулся и отпустил ее.
— А ты? — спросила она. — Хочешь насовсем примерзнуть к этому месту?
Фаррин пожал плечами.
— Ну, по крайней мере, не помешало бы посмотреть другую сторону моря. Хотя ваше сентиментальное южное нытье со скрипками и флейтами наверняка сделает меня глухим.
В этот момент на пирсе появилась Мойра.
— Юго-восток,— с достоинством ответила она. — Мой город расположен на юго-востоке.
Она тоже изменилась. И дело было не только в том, что Саммер заметила, что она говорила на северном языке с сильным акцентом. Было очевидно, что позади у нее были трудные недели. Мойра не улыбалась, подойдя к Саммер и Любимому, а лишь подняла одну бровь.