- Мальца её задавил.
- Что сказала она?
Что сказала?.. Что, он ещё должен вспоминать всю ту погань, что несла эта черномазая, сидя над своим дохлым последышем? Вспоминать, тебе, дряни, в удовольствие, себе в унижение?.. Сейчас, ага... Что сказала...
- Иди к дьяволу! - рявкнул он. - Всё отродье ваше гнусное, вшивое, идите к дьяволу! Ненавижу вас!
- Это ты врёшь, - усмехнулась цыганка. - Такого она сказать не могла. - И, сделав шаг к Маклахену, неуверенно остановившись: - Плохо тебе, мой хороший. Помогу тебе. Скажи только, она какие...
Маклахен подшагнул ей навстречу, замахнулся пятернёй:
- Убью, если не заткнёшься! Не испытывай судьбу, старуха!
- Моя судьба не на тебе кончается, - покачала головой цыганка. - А твоя...
- Сгинь! - взревел он.
- А твоя, - не унималась цыганка, - кончается на...
Он подскочил к ней, толкнул в сухую грудь. Джайя, охнув, упала. Он, оскалясь, пнул её, куда попало, плюнул на лежащую женщину и стремительно прошагал на крыльцо. Несколько раз глубоко вдохнул густой, насыщенный запахом моря, воздух. Вернулся.
Джайя сидела на полу, причитая на своей тарабарщине:
- Ай мэ, ай мэ! Морхо... Пхэнэс, морхо... Сэр гъялы стыём!..
Увидев вернувшегося Маклахена, замолчала, стала, кряхтя, подниматься.
В комнату заглянула, приоткрыв дверь, Гленда. Увидела силящуюся подняться цыганку, охнула, бросилась к ней на помощь.
- Джайя! Джайечка, милая, ты что тут? Что случилось? Тебе плохо, да?
Увидела Пирса Маклахена, осеклась. Стала молча тянуть цыганку за руку, поддерживая за талию.
- Ничто, дочка, всё хорошо, - простонала та, поднимаясь. - Всё хорошо.
12. День седьмой. Беатрис
Женщины — существа глупые и вздорные, а ум им заменяют хитрость и мужчины. С этим распространённым мужским заблуждением Беатрис никогда не спорила, потому что где-то в глубине души соглашалась.
Она никогда не сомневалась, что является вполне себе типичной представительницей женского племени, поэтому никогда не отказывала себе ни в доле глупости, ни в капле вздорности, и ни за что не стала бы утверждать, что знает себя от и до, до самых глубин своей несомненно глубокой души. Даже перед самой собой не решилась бы она на такое безответственное утверждение.
С одной стороны, подобная самооценка была, конечно, несколько обидной для самой себя, а с другой — она компенсировалось тем, что Беатрис могла называть себя реалисткой, женщиной разумной и трезвой в оценке действительности и собственных способностей.
В иные минуты, глядя на Ллойда, она не могла не восторгаться одухотворённостью его образа, не восхищаться остротой мысли, которую тот, словно невзначай и не напрягаясь, изрекал. В другой раз, когда в глазах его мелькало что-то... какая-то лёгкая и почти неуловимая пелена безумия, Беатрис оставалось только недоумевать от самой себя, которую угораздило влюбиться в этого сумасшедшего.
Разумеется, она то и дело сравнивала Ллойда с Гарри... Ох, не спрашивайте Беатрис о результатах такого сравнения, не надо. Не расстраивайте её...
Да нет, что вы такое подумали! Это Гарри, разумеется, не выдерживает никакого сравнения с красавцем Ллойдом! И расстраивается Беатрис только от мысли о потраченном на глупца Гарри времени и от холодной расчётливости судьбы, которая не свела её с милым раньше. И тот уголок, в котором некогда стоял на почётном возвышении бюст любителя тупых анекдотов, тщательно протёрт мыльным раствором, паутина снята, а паркет начищен до блеска. Вход только в мягких тапочках и по особому приглашению! К сожалению, пригласить некого. Гленда, конечно, очень милая, простодушная и добрая девушка, но она всё же слишком юна и вряд ли когда-нибудь станет для Беатрис подругой, для которой будет держаться наготове вторая пара тапочек, чтобы подруга могла обуть их, проскользнуть по паркету, благоговейно коснуться бюста, выдохнуть: «Красавчик! Как тебе повезло! А у вас правда всё серьёзно? А он уже сказал тебе это? А ты что?»
- О чём ты задумалась? - перебил Ллойд её мысли. Взял её руку, притянул к лицу, любуясь тонкими пальцами. Благоговейно поцеловал.
Они сидели в её комнате-чулане, на лежаке, с которого благоразумно убрана и спрятана на самую верхнюю полку постель. Стоящий на столе фарфоровый слоник благодушно наблюдал за ними своими маленькими глазками.
- Ни о чём, - обманула Беатрис. - Просто век бы так сидела, рядом с тобой, ни о чём не думая.
- А я бы с тобой — два века, - отозвался он.
- Увы, люди столько не живут, - вздохнула она.
- А мы бы сложили два наших века в один.
Беатрис улыбнулась, погладила его по щеке.
- Ми-илый, - прошептала нежно. - Печально, но... если даже сложить два наших века вместе, получится совсем немного — несколько месяцев в лучшем случае.
- Что ты такое говоришь? - потряс он головой. - Что за глупости!
- Война, мой хороший. Ты забыл? Через девять дней — июль. Китайцы начнут бомбить Великобританию.
- Не думаю, что начнут, - возразил Ллойд.
- Они обещали, - пожала плечами Беатрис. - Пока что они исполняют все свои обещания.
- Надо будет спросить у Деллахи.
- Ой, не говори мне о нём! - поморщилась Беатрис. - Я боюсь этого человека. Знаю, что он не сделает мне никакого зла, но боюсь. И ничего не могу с собой поделать.
- Как ты можешь! - пристыдил он. - Ведь у тебя есть я!
- Да, да, мой милый, правда, прости. Чего это я...
Она потянулась к нему губами. Он наклонился, коснулся её губ своими — тёплыми, мягкими. Едва-едва и очень нежно коснулся.
- Деллахи — он неплохой, - сказал Ллойд, облизывая губы, словно смакуя послевкусие поцелуя. - Он хороший. Добрый.
- Мальчик мой, о чём ты говоришь! - воскликнула она. - Это Деллахи добрый? Да я нисколько не удивлюсь, если окажется, что он преступник, грабитель, убийца или что похуже.
- Что может быть похуже убийцы?
- Не знаю, - улыбнулась она, признавая, что попалась в ловушку. - Другой убийца. - И пожурила: - Перестань цепляться к словам, безобразник!
- Если бы не Деллахи, хозяин бы нас уже съел, - сказал Ллойд.
- Бог мой!
- Бог — общий.
- Да ну тебя... А кормить стали вообще отвратительно.
- Липси сказал, что у хозяина есть корова. Но он почему-то не хочет её убить.
- Фу, какое слово! - она состроила гримаску, зарылась лицом ему в шею. - Правильно — забить, - промычала откуда-то у него из-под скулы. - Скотину за-би-ва-ют, мой милый.
- Скотине от этого не легче, - пожал он плечами. - И потом, наш хозяин не способен забить, мне кажется. Он может только убить.
- Не хочу говорить о нём, - пробубнила Беатрис, не отлепляя губ от его шеи, которую целовала. И, отлепив, наконец: - Холодно... Какое холодное нынче лето!
- Это из-за атомных бомбардировок. Наверное, наступает ядерная зима.
- Страшно!
- Как ты можешь бояться! Ведь у тебя есть я!
Беатрис задумчиво улыбнулась, ероша его волосы, любуясь лицом.
- Как это здорово!
Он улыбнулся, покрепче прижал её к себе, накрывая полой пиджака.
- Так теплее?
- Да, гораздо, милый, спасибо... Гленду жалко.
- Гленду? Почему тебе её жалко?
- Ну-у... Она же... Она ждёт ребёнка.
- Гленда ждёт ребёнка?
- Перестань повторять за мной! Да, она на третьем месяце.
- Вот так дела... - произнёс ошарашенный Ллойд. - А кто отец?
- Ну откуда же я знаю, милый, - улыбнулась она. - Знаю только, что отец погиб в первые дни войны. Гленда — сирота. Поэтому она здесь. А ещё врачи сказали, что у неё какая-то неправильная беременность. Бедная девочка!
- Ну, студенты никогда не были богаты. Она ведь, кажется, студентка?
- Иногда мне хочется тебя убить! Перестанешь ты передёргивать слова?
- Нет, - чистосердечно признался он.
Беатрис рассмеялась.
- Мальчишка! - сказала ласково.
- Ей мог бы помочь профессор Локк.
- Локк? - она посмотрела на него удивлённо. - Но твой Локк он же... он...