Урок физики. Все переписывали текст из учебника себе в тетрадь со скоростью 20 букв в 10 секунд. Эдди успевал параллельно читать книгу. Физичка подняла не него глаза сквозь модный журнал.
– Эдди, что у тебя там? – спросила она.
Эдди поднял на нее глаза. Он уже стал ее любимчиком, поэтому был совершенно спокоен. Все оторвались от письма и посмотрели на него. Всем было интересно, как он выкрутится.
– Ох, простите, мэм, что я вызвал у Вас подозрение, я просто читал фоном книжку прославленного физика, она просто очень интересна, я не мог оторваться всю ночь.
Знаете, что он делал всю ночь? Лежал в ноутбуке. Да, действительно самая интересная книжка, особенно когда ее первая половина названия – это Mac.
– Хорошо. Продолжайте писать. – сказала она и ручки снова зачиркали быстрым почерком по тетради.
Лучший лгун, которого я когда либо встречала.
Когда урок кончился, а до следующего оставалось 20 минут, я решила узнать, что он делает в своём ноутбуке.
– Ничего особенного, он помогает мне разгадать причину смерти всех детей.
– Мда, поэтому ты так часто там печатаешь?
– Не заставляй меня в тебе разочаровываться, Эдит, – сказал он, улыбаясь и сквозь зубы. – не будь как все женщины. – Эд остановился и повернулся ко мне. – Ты прекрасно знаешь, что я не буду тратить время просто так. Сталь семь дней до того как ты умрешь, как ты думаешь, это много?
– Не очень.
– Вот и я так тоже думаю. Напряги свой желеобразный мозг и попытайся подумать со мной.
– Дай мне материал и я с радостью тебе помогу.
– А ты сговорчивая. – Эдди достал из рюкзака книгу, залитую моими чернилами, которую он читал на уроке физики, и дал мне.
– Первая подсказка здесь. – сказал Бергин и пошел дальше, оставив меня посреди коридора. Я посмотрела по сторонам. Ко мне приближалась кучка разноцветных выкрашенных уродов. Во главе с ними шла Тина.
– Черт. – только успела сказать я.
Стоять под скрывающимся за горизонтом палящим солнцем с тем, из за кого тебя избили было невероятно приятно. Я любила сначала долго смотреть на солнце, пока глаза не закрывались сами собой, а потом пытаться поймать глазами чёрные пятнышки. Это, конечно, портило зрение, но… по барабану.
Бошка болела так, что, казалось, сейчас лопнет, или мозг вытечет наружу. Сколько бы таблеток и каких я бы не пила, она болела настойчиво и нещадно. Но мне было хорошо, даже не знаю, с какого черта я была вдохновлена закатом, когда у меня распух левый глаза раскалывается бошка и отбита половина органов.
– Каково это… чувствовать себя счастливой при том, что тебя избили?
– Так же, как наестся мороженого до тошноты. Ты так не делал?
– У меня слабое горло. Стоит съесть всего одну пачку и ангина гарантирована.
Тут я вспомнила, как однажды ездила в Майами с сыном моего дяди, ему тогда было девятнадцать. Я не в чем себе не отказывала и каждый день на протяжение целого месяца завтракала с ним тремя порциями мороженного, наслаждаясь морским бризом. Это был лучший месяц в моей жизни. Тогда я полностью изменило своё мнение о жарких странах, потому что до этого мне хотелось только в Россию.
– Если будешь замечать что то странное, – сказал Эдди, прохаживаясь за моей спиной и изучая плитку у себя под ногами, – ты знаешь, где меня искать.
– Несомненно. А что то странное может произойти?
– Вероятно, да, но, если учитывать то, что бы знакомы три дня и то, сколько я тебе рассказал, вероятность странностей ровна сорока пяти процентам из ста.
– Какая точность. Я думала, ты рассказал мне все.
– Я рассказал тебе восемь единиц из десяти, считай, что тебе этого достаточно.
Если люди так говорят, то что то должно остаться неизвестным для собеседника.
– Где ты будешь эти три дня?
– В каком-нибудь дорогом отёле 60-х годов неподалёку от центра Нью-Йорка.
– Роскошно. Почему ты не слетаешь в будущее к маме?
– Не хочу щекотать ей нервы, она любит меня и, должно быть, скучает. Лучше не видеть своего сына совсем, что бы потом потерять снова.
– Мда? Будь я матерью ребёнка, улетевшего другое время, я отдала бы все, что бы увидеть его снова.
К воротам подъехала машина.
– Это за мной.
– Да, и не вздумай ничего говорить своей семье. – сказал Эдди и исчез. Perfect!
Ехали мы молча. Мама даже не спрашивала, что у меня с лицом, а отец ехал так, как будто меня здесь не было. Они никогда не спрашивали, с кем я дралась, как я дралась, почему дралась? Меня это угнетало.