***
Они видятся вновь через несколько лет. За это время выиграна революция и свергнут Сноу, Пит Мелларк становится президентом и порой навещает Хеймитча. Китнисс не ждёт его так скоро — поэтому очень удивляется, когда сталкивается с ним. Последние годы она старается вернуться к образу правильного Жнеца и чётко выполняет свою работу.
Зачитывая ему инструкции, она приказывает заткнуться своим воспоминаниям, не к месту посетившим её, — в конце концов, Хеймитч её не знает по её же милости. У них нет общего прошлого.
Однако все установки Китнисс сгорают дотла в момент, когда она, как и положено, берёт его за руку, а он внезапно притягивает её к себе, совершенно непостижимым образом говоря:
— Ты поступила тогда крайне опрометчиво, мой ангел.
========== Быть ею (ОЖП, постканон) ==========
Комментарий к Быть ею (ОЖП, постканон)
Развлекаю вас небольшой зарисовкой о заинтересовавшей некоторых Эрроу, пока пишу другую, более длинную и тяжёлую часть)
Драббл связан вот с этой частью: https://ficbook.net/readfic/11666986/29969429#part_content
Её любят. Ею восхищаются. Ею хотят стать. Эрроу Эвердин привычны все эти чувства, что испытывает к ней капитолийская толпа. В Дистриктах у неё тоже есть почитатели, но основная масса всё же сосредоточена в столице — в провинциях есть дела поважнее, чем слежка за далёкой знаменитостью: например, каждодневное выживание, нескончаемые заботы об отдалении голодной смерти и страх перед Играми.
Её ненавидят. Её презирают. Её хотят стереть с лица земли. Такой подход Эрроу понимает гораздо больше: блестящая пустышка с экрана, коей она наверняка кажется, не может не раздражать, особенно на фоне контраста тотальной нищеты гигантской части Панема и показательного лоска Капитолия.
Ничего не сделавшая в жизни, не испытывающая нужды беспокоиться о крошках хлеба, она является лишним подтверждением элитарности столицы, показателем того, насколько не ценится простое работающее население.
В своих концертных турах Эрроу часто сталкивается с ужасающими реалиями Панема, но ничего не может сделать. У неё даже нет полномочий, чтобы организовать благотворительные выступления или хотя бы снизить цену за счастье находиться на одной площадке с ней.
Время от времени с ней устраивают автограф-сессии, и Эрроу часто может слышать признания по отношению к себе. Обычно все говорят о любви к ней (другая точка зрения не допускается в пределы её досягаемости), но больше всего её поражают маленькие дети, когда они делятся своим сокровенным желанием: стать такой, как она, а потом когда-нибудь выиграть Голодные игры, что непременно сделает Эрроу. Она задаётся вопросом: переживала ли подобное её мать?
Внимание давно уже не льстит ей, а все вздохи обожателей не трогают — это, она знает, никогда ни к чему не приведёт, со стороны поклонников ей ничто не угрожает. Гораздо хуже, что у неё есть один поклонник совершенно особого рода, отказать которому невозможно.
Заметив её однажды, Кассий Крейн сделал всё, чтобы заполучить её. Не то чтобы сыну президента это было так уж трудно. Он старше неё на шесть лет, обладает идеальной внешностью и справедливо считается принцем Панема. Кассий может выбрать себе любую девушку, но ему нужна именно Эрроу.
Нужна настолько, что теперь её имеют право фотографировать исключительно в одежде, а на её безымянном пальце левой руки болтается помолвочное кольцо. Безумно дорогое, красивое, но готовящее ей новую клетку. Эрроу тошнит от одной мысли, что она может принадлежать кому угодно, но никогда — самой себе.
Эффи говорит, что ей сказочно повезло: сын Сенеки — лучший из возможных вариантов. Кассий ни за что не допустит её смерти на Играх. Как будто это должно успокоить её. Естественно, он не даст погибнуть своей вещи. Практически об этом же заявляет и сам Кассий, когда обещает вытащить её, свою будущую жену. Слову распорядителя можно верить.
Эрроу всё сильнее чувствует, что ей нужно посоветоваться с родителями, особенно с матерью. Китнисс уже прошла через всё это, и её опыт обязан помочь её дочери. Как она сама пережила навязанный брак? Как вообще можно существовать под властью Капитолия во всех областях жизни? Как избавиться от рвущего душу страха?
Эрроу вздрагивает, когда её взгляд упирается в платье цвета айвори. Почему-то свадебный наряд видится ей погребальным саваном.
========== Орхидеи (ханахаки) ==========
Комментарий к Орхидеи (ханахаки)
Эта часть проехалась асфальтоукладчиком по моим нервам, поэтому я надеюсь, что она найдёт отклик и в вашей душе💙
Орхидеям нет ни с чем сравненья,
Словно мертвые они порой стоят,
Но когда опять приходит время,
Кровью на снегу они горят.{?}[Отрывок номера «Орхидеи» из мюзикла «Ребекка».]
У её боли не было точки отсчёта. Иногда Китнисс казалось, что та преследовала её со смерти её отца; иногда — что началась во время церемонии Жатвы, когда Эффи изящно вытянула карточку, сломавшую её жизнь; порой ей думалось, что боль настигла её на Играх, да так и забыла исчезнуть, перманентно сопровождая Китнисс.
Но сейчас это всё была не та боль, которую она испытывала раньше. Когда Китнисс открыла глаза, на миг ей показалось, что ничего не изменилось и она даже пошла на поправку — врачи Тринадцатого клятвенно обещали ей, что её выписка наступит через пару дней, как только восстановление после оглушительных Семьдесят пятых Игр завершится. А через несколько вдохов её настигло незначительное, но раздражающее одним своим наличием ощущение: оказалось очень неприятно чувствовать давящее воздействие на грудную клетку и лёгкое покалывание в голове.
Перетерпеть всё это было бы несложно — опыт подобного рода у неё имелся, — и поначалу Китнисс, не придавая этому значения, почти беспечно думала, что это один из временных эффектов, вызванных её травмами или же лекарствами, которыми в последнее время её пичкали в слишком уж больших количествах. Однако спустя несколько дней кое-что всё же начало настораживать её, внося полное непонимание и ряд опасений: эта боль не проходила, лишь усиливаясь с наступлением новых суток.
Обратиться к врачам Китнисс решила, когда боль в голове стала невыносимой, будто насквозь прошивая её несчастный разум, а лёгким по-настоящему тяжело было дышать. Ей буквально приходилось уговаривать себя не паниковать, списывая всё на неизвестный вирус.
Обследование всего организма мало что дало — команда докторов Дистрикта-13 не сумела обнаружить ровным счётом ничего, что могло бы вызвать такие симптомы. Её головные боли списали на переутомление и стресс, подкреплённые изрядной долей психосоматики, а от зарождающегося кашля выписали в качестве профилактики таблетки и ужасный на вкус сироп.
В этот раз Китнисс с ярым перфекционизмом следовала рекомендациям врачей, желая спасти своё здоровье и наконец избавиться от вида больничной палаты. Она и без того чересчур задержалась там, хотя должна была влиться в ряды революционеров и настоять на немедленном возвращении Пита из Капитолия.
Она попросту не имела права валяться пластом на больничной койке, сотрясаясь от усиливающегося день ото дня кашля и слушая новости от навещавших её Прим, Гейла и даже Финника. Её мать также изредка заходила, но посещения эти были в основном молчаливыми.
Если и были люди, которых Китнисс предпочла бы не видеть, то Плутарх и президент Койн, бесспорно, входили в их число. Бывший распорядитель Игр вызывал в ней прилив отторжения: помимо собственной воли Китнисс вспоминала, как чуть не умерла на Арене вместе с Питом и кучей других людей; а главе Тринадцатого она не доверяла.