— Китнисс, послушай… — снова попытался выступить в роли голоса разума Хеймитч.
— Нет, это ты слушай! Скажи мне, что всё было ложью, — требовательно говорила она, — давай, глядя мне в глаза, скажи, что всё это время, проведённое в чёртовом замке, было неправдой.
После тянущегося вечность молчания он устало, явно сдаваясь, качнул головой:
— Ты знаешь, что я не могу так сказать.
— Тогда всё остальное не имеет значения, — решительно произнесла Китнисс, сокращая расстояние между ними на целый шаг.
— Но твои слова, ведь ты сама…
— Я ошиблась, — лаконично пояснила она, замечая, что теперь дистанция сокращается не только с её стороны. — Я поняла, что хочу попробовать, и не смей сбивать меня с намеченного пути.
Между ними почти не осталось свободного места — настолько тесно они находились друг к другу. И ею снова овладевали те же чувства, что и в их общем мире грёз, — значит, действительно ничего не поменялось.
— В таком случае как же я могу препятствовать в реализации цели той, которая забрала с собой моё сердце? — дразняще спросил Хеймитч, наклонясь к её уху. — Ты же не оставишь меня без столь важного органа?
Китнисс не обращала внимания ни на прохладный ветер, ни на то, что они всё ещё стояли на крыльце. Сейчас значение имел лишь мужчина рядом с ней и его мерцающие в солнечном свете глаза, приковавшие её взгляд. И перед тем, как коснуться его губ своими, она шепнула:
— Я остаюсь.
========== [Не]идеальный мир (ангст) ==========
В её мире полно света и тепла. Её мир — чарующие звуки песен, окружающие её отца и подхватываемые птицами. В её мире царит вечная гармония, которую ничто не в силах разрушить. В мире Китнисс Эвердин никогда не было боли, страха, потерь и Игр.
У неё чудесная семья. Её мать и отец — одна из самых любящих пар, которые доводилось видеть Китнисс. Их история любви преодолела непонимание старшего поколения, разницу между Шлаком и районом торговцев и тяжёлые времена, настигшие Панем много лет назад. К счастью, президент Сноу, мудрый правитель их страны, сумел вывести государство из кризиса — поэтому о суровом прошлом Китнисс знает лишь понаслышке.
У неё есть младшая сестра — Примроуз вполне справедливо считается прекрасным человеком не только Китнисс, но и почти всем их Дистриктом. Совсем недавно Прим выучилась на врача, что отныне позволяет ей профессионально помогать всем тем, кто в этом так нуждается. Её большое доброе сердце никогда не терпело несправедливости и чужих страданий.
В этом они похожи с Питом, как не раз отмечала про себя Китнисс. Самый младший из семьи Мелларков тоже обладает золотым сердцем, терпением и добротой. А ещё несомненным талантом к кондитерскому искусству, что так сильно ценит Китнисс. Возможно, именно поэтому ей так хотелось, чтобы он стал её зятем (что, конечно, и произошло в итоге — желания Китнисс часто сбываются). Порой же она думает, что таких идеальных людей не бывает, но реальность Пита из раза в раз развеивает её сомнения.
Её лучший друг — отличный парень, который периодически кажется ей братом. Китнисс даже как-то узнавала, не родственники ли они с Гейлом. Впрочем, это перестало иметь значение, когда он вместе с Мадж предложил ей стать крёстной их дочери. С того момента они все действительно напоминают одну большую дружную семью.
Ах, да, ещё сама Китнисс влюблена. Вот уже около семи лет она безнадёжно влюблена в собственного мужа. Они познакомились на соревнованиях — тогда Китнисс завоевала золото в стрельбе из лука, а он привёл к победе в спортивном метании ножа одного из своих подопечных — и с удивлением обнаружили, что им нравится быть друг с другом.
То, что они были родом из одного Дистрикта, лишь упростило их встречи, которые начали случаться всё чаще и чаще. Через три месяца Китнисс обнаружила, что фактически переехала к Хеймитчу — настолько много времени они проводили вместе, — а ещё через год — что идёт под венец. Их совместная жизнь была взрывом ярких эмоций, страсти и любви, которая не ослабевала ни на день.
Конечно, поначалу родители скептически отнеслись к их браку, однако ярых протестов не выказывали. Появление же на свет их старшего внука окончательно растопило сердца мистера и миссис Эвердин.
Словом, её жизнь прекрасна, полностью устраивает её, и Китнисс знает: она безоговорочно счастлива — настолько, насколько способен человек.
***
Тишину палаты нарушали равномерные сигналы многочисленных датчиков медицинских приборов. За окном стоял день, и жизнь на улице била ключом: ходили люди, ездили машины, в конце концов, светило солнце — им не было дела до состояния той, что некогда была Сойкой-Пересмешницей.
Лечащий врач Китнисс Эвердин, немолодой мужчина с сочувствующим взглядом, практически бесшумно скользнул внутрь больничной палаты, однако выработанные рефлексы победителя заставили Хеймитча сбросить с себя нахлынувший сон и вернуться к бодрствованию.
Капитолийский доктор, лучший специалист во всём Панеме, коротко поздоровался с ним и принялся проверять показания приборов. В этом молчаливом присутствии было больше безнадёжности и ужасающего смирения, чем в любых врачебных прогнозах.
Китнисс Эвердин была подвешена между жизнью и смертью уже второй месяц, и изо дня в день Хеймитч был рядом с ней, порой и сам не зная зачем. Он говорил с ней, рассказывая о настоящем и о том, что было, уговаривал её очнуться, бороться и, как и всегда, стараться выжить.
Но с каждым днём пропасть между реальностью и сознанием Китнисс словно становилась всё глубже и глубже, лишая её шанса на возвращение.
За прошедшее время Хеймитч испытал целый спектр эмоций: неверие, злость, боль — на смену которым пришло отчаяние, тупая обрёченность. Теперь он знал, что чувствует тот, у кого из груди заживо вырвали сердце.
Хеймитч отдал бы всё на свете, чтобы Китнисс вернулась к жизни, без колебаний умер бы за неё, если бы мог.
Если бы он только мог.
========== Кобальтовая синь (соулмейты) ==========
Комментарий к Кобальтовая синь (соулмейты)
Прошу во всём винить Этюд-картину “Море и чайки” (op.39 №2) С. В. Рахманинова.
Десять, девять, восемь, семь, шесть, пять, четыре, три, два, один…
Так закончилась очередная минута на её таймере, отсчитывающем мгновения до развязки её судьбы. Жизнь с соулмейтом или сиюсекундная смерть, пан или пропал — вот единственный удел каждого жителя Панема с того момента, как на левом предплечье появляется злосчастный счётчик.
В этом нет никакой системы. В этом нет логики. И нет милосердия.
Её таймер начал отсчёт в четырнадцать лет — и совпал с днём первой в жизни Китнисс Жатвы. И без того ужасный день, пронизанный ощущением нависшей неотвратимой угрозы, превратился в апофеоз мрака, наполненный иллюзорной кислотой темы смерти, словно перерезавшей весь жизненный путь Китнисс.
В тот день удача была на её стороне — как и следующие пять лет, — и всё, что потом по-настоящему беспокоило Китнисс, было заключено в мерно убывающих цифрах на её руке. У неё было шесть лет, восемь месяцев и один день для того, чтобы понять, кто её родственная душа. При прекращении работы таймера должна была закончиться и жизнь Китнисс.
Она с вымораживающей внутренности точностью знала, что ей нужно будет сделать выбор — отчётливый, однозначный. В будущем, которое приближалось с каждым днём, ей придётся назвать самой себе имя — имя того, кто, по её мнению, является её соулмейтом. Без права на ошибку. Без возможности переиграть, отменить неудачный ход.
Ради семьи Китнисс с подлинным героизмом отодвигала раздумья об истинной паре на задний план, не позволяла себе погрузиться в них. Да и не хотела, честно говоря. Её наивная подсознательная вера в то, что выбирать не придётся вовсе, тайно жила в ней, разубеждая Китнисс предпринимать попытки, которые помогли бы выяснить личность соулмейта.