Так стоит ли он такой жертвы? Гермиона не может ответить на этот вопрос. Но уже сейчас знает, что не отступит, чего бы ей это не стоило. Ведь та лавина дикой агонии, отчаяния и, наконец, обреченности, которую ей пришлось испытать вместе с Баки в промежуток между фразами «Желание» и «Грузовой вагон», навсегда останется отпечатанной в подкорке ее сознания.
========== Часть 3 ==========
Реальность возвращается с первыми лучами солнца. Баки обнаруживает себя на диване у окна. Подушка неудобно подпирает плечо, клетчатый плед норовит сползти на пол, а колышущаяся от легкого ветра занавеска неприятно ерзает по лицу. Барнс раздраженно отмахивается от ткани и пытается разлепить веки. Глаза пекут так, словно в них всыпали раскаленный песок, а голова буквально раскалывается от боли.
Он пытается восстановить в памяти события прошлого вечера, недоумевая, почему был в отключке так долго и как Гермионе удалось переместить его на диван. На долю секунды его охватывает липкий ужас: а что, если он сорвался? Но тут раздается шум воды из ванной, и Баки успокаивается. Затем вспоминает колдовство Гермионы, то, как легко она подняла его в воздух, как шептала заклинания и просьбы принять ее помощь. Он до сих пор может чувствовать след ее присутствия в сознании – почти как запах, но только на другом уровне восприятия.
Это все еще слишком странно для него.
– Выпей это, – Гермиона протягивает ему пузырек с зеленоватой жидкостью. Ее волосы влажные после душа, кожа слегка раскраснелась, она выглядит бодрой и полной сил.
Баки морщится, но берет флакон и залпом вливает в себя его содержимое. На вкус – полное дерьмо.
– Даже не спросишь, что это? – усмехается она.
– Плевать. Вряд ли мне станет хуже, чем сейчас.
Она хмурится, о чем-то размышляя, затем притрагивается ладонью к его лбу. Баки хочется раствориться в этом ощущении, но он лишь стискивает зубы и отворачивает голову.
– У тебя жар, – констатирует Гермиона. – Но зелье поможет.
– Зелье?
– Восстанавливающее, – объясняет она, как нечто само собой разумеющееся.
Немного помявшись, она присаживается рядом с ним на диван, находит его руку, сжимает пальцами и смотрит в глаза так проникновенно, что на Баки накатывает волна раздражения. Хочется послать Гермиону с ее магией, зельями – и чертовым сочувствующим взглядом – куда подальше. Ему не нужна ее жалость!
– Я верю, что все получится, – она не обращает внимания на ярость, вспыхнувшую в его зрачках. – Но ты должен помочь мне. Пожалуйста, Баки.
Он готов лезть на стену от этого ее «пожалуйста». Хочется немедленно сломать что-нибудь.
– Если ты будешь сопротивляться, это может уничтожить и мой, и твой разум.
– Иди к черту со своей помощью! – рявкает он, вскакивая на ноги.
Стакан воды, стоящий на тумбочке, летит на пол и разбивается на мелкие осколки.
Гермиона отрешенно наблюдает, как Баки хлопает дверью ванной комнаты с такой силой, что та чудом не повторяет судьбу стакана. Штукатурка на стене идет трещинами, с потолка слетает вся паутина. Гермиона берет в руки палочку и восстанавливает с помощью Репаро повреждения.
Она знает, из-за чего он психует. Короткого визита в его сознание хватило, чтобы понять: глубоко внутри в Баки все еще живет благородный, способный пожертвовать собой ради других солдат. И хоть он давно поставил крест на себе, Гермиону тянуть за собой не хочет.
Ну что ж, горько усмехается Грейнджер – потому что радоваться в подобной ситуации нечему – ему придется помочь ей так или иначе. У Барнса нет выбора, и он это понимает.
***
Баки выходит из душа в одном полотенце, обмотанном вокруг бедер. Гермиона на секунду замирает от удивления – и возмущения, – но затем ее взгляд залипает на его ключице, скользит вправо, и она теряет дар речи. Металлический плечевой сустав плавно втекает в тело, словно они единое целое, словно так и было всегда. Воображение дорисовывает картинку, Гермиона представляет, как выглядела бы его бионическая рука, будь она на своем месте, почти ощущает дрожь от прикосновения холодной стали к своей коже, и спешит отвернуться, чтобы отогнать видение прочь.
Баки одаривает ее нечитаемым взглядом, подхватывает сумку с вещами и возвращается в ванную. Через минуту выходит полностью одетый. Уже не злой, но все еще хмурый.
Гермиона не знает, зачем он устроил это представление. У нее много версий, но ни одна из них ей не нравится. Впрочем, вполне возможно, он действительно забыл чистые вещи и без какого-либо подтекста вернулся за ними. А она надумала невесть что.
– Поешь, – она кивает на тарелку с бутербродами. – А я пока приготовлюсь к следующему сеансу.
***
– Нет, все-таки не понимаю, как Стив отпустил тебя одну, – тянет Баки, исподлобья наблюдая за Гермионой. Та расставляет на столе какие-то склянки – зелья, напоминает он себе со смешком, – и почти не обращает внимания на скучающего солдата.
– У него не было выбора, – отмахивается она.
И прежде чем Баки успевает задать следующий вопрос, поясняет:
– Я была в его голове и знаю, насколько он правилен, честен и благороден, – Баки усмехается столь точному описанию. – Но есть один единственный человек в мире, ради спасения которого Стив закроет глаза на любые свои принципы.
С Барнса моментально слетает все веселье.
– Я не заслуживаю спасения. И сто раз говорил Стиву об этом.
Гермиона смотрит на него долго и пронзительно. Сейчас не самое подходящее время для подобного разговора, но ей важно пробиться сквозь скорлупу Баки. Поэтому, бросив свое занятие, она подходит к нему, заглядывает в глаза и мягко, но уверенно произносит:
– Как раз наоборот. Я видела отрывки из вашего прошлого и знаю, какой ты на самом деле.
Он поджимает губы, лицо напряжено, в глазах – отрицание. Слишком ненавидит себя, чтобы признать ее правоту.
– Столько людей борется за тебя, Баки. Помоги же нам.
Ему хочется поверить в ее искренность, но Баки запрещает себе. Не может быть, чтобы ее действительно интересовала его судьба. Особенно после того, что она видела в его сознании.
– Что ты чувствуешь во время сеанса? – пытается перевести тему Барнс.
Гермиона скрещивает руки на груди и опирается о край стола. Задумчиво закусывает губу, раздумывая над вопросом. Ей сложно сформулировать ответ, а Баки не торопит – у него есть время рассмотреть ее с близкого расстояния.
– Это двоякое ощущение, – наконец, произносит она. – Я вижу события со стороны и одновременно участвую в них. Каждая эмоция, каждая цепочка решений – все это проходит сквозь меня, но при этом я остаюсь сторонним наблюдателем.
Должно быть, это жутко. Баки не знает, кем зачастую являются пациенты Гермионы – но то, что она не свихнулась с такой работой, определенно, заслуживает уважения.
– Твой разум уникален, – между тем, продолжает она. – Еще ни разу не доводилось работать с подобным. У волшебников есть заклинание, которое подчиняет волю другого человека и заставляет выполнять любые приказы. Так вот, когда смотришь сознание после такого вторжения, кажется, будто все делалось по доброй воле. Конечно, у Империо есть свои следы, и опытный легилимент их сразу увидит, но суть в том, что воля жертвы полностью заменяется волей заклинателя.
Гермиона отталкивается от стола и подходит ближе.
– В твоем случае все иначе. Есть команда, которую нужно выполнить. Есть надстройка, внедренная в подсознание, которая на время заглушает все остальные эмоции. Но твоя личность никуда не девается, – говорит она полушепотом. – Пока Зимний солдат выполняет приказ, Баки внутри отчаянно пытается вырваться. И страдает вместе с каждой своей жертвой.