Преподавание в университетах и лабораториях надолго приковывает внимание Мари. Она стремится улучшить методы. Провозглашает необходимость «целенаправленной работы», координирующей деятельность исследователей, и предлагает установить связь между руководителями научных учреждений, настоящий генеральный штаб, призванный управлять всеми научными операциями на европейском континенте.
Всю жизнь ею владела одна мысль — о тех дарованиях, которые остаются неведомыми и неиспользованными среди слоев населения, не избалованных судьбой. В лице какого-нибудь крестьянина или рабочего, быть может, кроется писатель, художник, ученый или музыкант.
Вынужденная ограничивать свою практическую деятельность, Мари посвящает себя более широкому развитию международных научных стипендий.
«В чем заинтересовано человеческое общество? — пишет она в одной из своих докладных записок. — Разве не его долг способствовать расцвету научных дарований? Разве оно так богато ими, что может приносить в жертву те, которые готовы проявиться? Я же думаю, что совокупность способностей, необходимых для настоящего научного призвания, — явление бесконечно ценное и тонкое, редкое сокровище, было бы нелепо и преступно давать ему гибнуть, а нужно заботливо ухаживать за ним, предоставляя все возможности для его расцвета…»
Наконец — какой парадокс!.. — ученая-физик, всегда чуждавшаяся материальной выгоды, становится ради своих коллег борцом за «научную собственность»: она стремится установить «авторское право» ученых, право вознаграждения за бескорыстные труды, послужившие основанием для заводской промышленности. Ее мечта — найти средство против бедности лабораторий в виде субсидий на научные исследования за счет коммерческих прибылей.
Один раз Мари оставляет практические вопросы и едет в 1933 году в Мадрид председательствовать на обсуждении проблемы «Будущность культуры», с участием писателей и артистов всех стран, «Донкихотов духа, сражающихся с ветряными мельницами», как сказал о них Поль Валери, зачинщик этого собрания. Мари удивляет товарищей по конгрессу своей любезной властностью и оригинальностью выступлений. Члены конгресса кричат об опасности «специализации», «стандартизации» и возлагают на науку часть ответственности за «кризис культуры», охвативший весь мир. Интересно видеть, как Мари Кюри, по своей натуре самый типичный Донкихот из всех присутствующих здесь Донкихотов, с таким же убеждением, как защищала раньше любовь к науке, защищает теперь личное дерзание и предприимчивость — одним словом, сильные чувства, которые всегда и управляли ею в жизни.
Своим возражателям она говорит:
«Я принадлежу к числу людей, которые думают, что наука — это великая красота. Ученый у себя в лаборатории не просто техник: это ребенок лицом к лицу с явлениями природы, действующими на него, как волшебная сказка. Мы не должны допускать, чтобы люди думали, будто прогресс науки сводится к механизмам, машинам, передачам сил, хотя и в них есть своя красота.
…Не думаю я также, что дух смелой предприимчивости рискует исчезнуть из нашего мира. Если я вижу в окружающем меня нечто жизненное, то это как раз дух смелой предприимчивости, по-видимому неискоренимый и родственный любознательности…»
Борьба за международную культуру, соединенную с уважением к различным национальным культурам, защита личности и таланта, где бы они ни обнаружились, борьба за «укрепление великой духовной силы науки во всем мире», борьба за «моральное разоружение», за мир во всем мире. Таковы области борьбы, которую ведет мадам Кюри, не льстя себе суетной надеждой на скорую победу.
Мари Кюри — Еве Кюри, июль 1929 года:
«Я полагаю, что международная работа — это задача очень нелегкая, однако приступать к ней необходимо путем больших усилий и с готовностью на жертвы: при всем своем несовершенстве дело Женевы — очень большое дело и заслуживает поддержки».
Две, три, четыре поездки в Польшу…
Не ради отдыха, забвения тревог едет мадам Кюри к своим близким. С того времени, как Польша стала свободной, Мари носится с большим проектом: создать в Варшаве Институт радия, как центр научного исследования и лечения от рака.
Но одного ее упорства недостаточно, чтобы преодолеть все затруднения. Выздоравливающая от долгого порабощения Польша бедна: бедна и деньгами и техническими силами. А у Мари нет времени самой хлопотать и отыскивать средства. Нужно ли называть союзницу, которая по первому зову становится с ней плечом к плечу? Броня, хотя и обремененная годами, но такая же энтузиастка и такая же деятельная, как и тридцать лет тому назад, берется за это дело. Она и архитектор, и ходатай, и казначей. В скором времени всю страну наводнили плакаты и марки с изображением Мари. Требуются деньги или, вернее, кирпичи: «Покупайте по одному кирпичу, чтобы построить Институт имени Мари Склодовской-Кюри!» — взывают тысячи почтовых открыток, воспроизводящих факсимиле собственноручного заявления ученой: «Мое самое пламенное желание— создать в Варшаве Институт радия». Это предприятие пользуется щедрой поддержкой государства, города Варшавы и наиболее значительных польских учреждений.