Маня дарит Марии Раковской фотографию самой себя и Брони с надписью: «Идеальной позитивистке от двух позитивных идеалисток».
Две наши «позитивные идеалистки» целыми часами обдумывают вместе, как им устроить свою жизнь в будущем. Увы! Ни Аснык, ни Брандес не давали указаний, как получить высшее образование в Варшаве с ее университетом, куда не допускают женщин. Не давали и способов быстро наживать состояние уроками за пятьдесят копеек.
Великодушная Маня огорчается. Хотя и младшая в семье, она чувствует себя ответственной за будущее старших. Юзеф и Эля не вызывают большого беспокойства: молодой человек станет врачом, а бурная, красивая Эля еще колеблется, стать ли ей учительницей, или же певицей: она и поет во весь голос и запасается дипломами, а в то же время отказывает всем, делающим ей предложения.
Но Броня! Как помочь Броне? Как только она окончила гимназию, на нее пало все бремя хозяйственных забот. Закупая продукты питания для всей семьи, составляя разные меню, занимаясь варкою варенья, Броня стала замечательной хозяйкой, но ее приводит в отчаяние быть только домашнею хозяйкой. Мане понятно ее мучительное состояние, так как она знает тайную мечту Брони — съездить в Париж, получить там медицинское образование, вернуться в Польшу и стать земским врачом. Бедняжка Броня уже скопила маленький фонд, но жизнь за границей так дорога! Сколько месяцев, сколько лет надо еще ждать?
Такое сердечное участие в судьбе Брони вызывалось не только узами кровного родства, но и более возвышенной привязанностью в ответ на теплое чувство Брони, которая после смерти матери окружила Маню материнскими заботами. В этой сплоченной семье обе сестры чувствовали особое влечение друг к другу. Природные свойства их душ как-то взаимно дополнялись: старшая своим практическим умом и опытностью внушала младшей уважение, и Маня выносила на ее решение все вопросы своей обычной жизни. Младшая же, более застенчивая и увлекающаяся Маня была для Брони юной замечательной подругой, в которой чувство дружбы усиливалось благодарностью, каким-то неосознанным желанием отплатить свой долг.
И вот однажды, когда Броня, набрасывая на клочке бумаги цифры, в тысячный раз подсчитывает деньги, которые есть у нее в наличности, а главное же, которых не хватает, Маня неожиданно говорит:
— За последнее время я много размышляла. Говорила и с отцом. И думается мне, что нашла выход.
— Выход?
Маня подходит к своей сестре. Уговорить ее на то, что задумала Маня, — дело трудное. Приходится взвешивать каждое слово.
— Сколько месяцев ты можешь жить в Париже на свои накопленные деньги?
— Хватит на дорогу и на один год занятий в университете, — отвечает Броня. — Но ты же знаешь, что полный курс на медицинском факультете занимает пять лет.
— Ты понимаешь, Броня, что уроками по полтиннику мы никогда не выпутаемся из такого положения.
— Что же делать?
— Мы можем заключить союз. Если мы будем биться каждый за себя, ни тебе, ни мне не удастся поехать за границу. А при моем способе ты уже этой осенью, через несколько месяцев, сядешь в поезд…
— Маня, ты сошла с ума!
— Нет. Сначала ты будешь жить на свои деньги. А потом я так устроюсь, что буду посылать тебе на жизнь, папа тоже. А вместе с тем я буду копить деньги и на свое учение в будущем. Когда же ты станешь врачом, поеду учиться я, а ты мне будешь помогать.
На глазах Брони проступают слезы. Она понимает все величие такого предложения. Но в Маниной программе есть один неясный пункт.
— Одно мне непонятно. Неужели ты надеешься заработать столько денег, чтобы и жить самой, и посылать мне, да еще копить?
— Именно так! — непринужденно отвечает Маня. — Я поступлю воспитательницей в какое-нибудь семейство. Мне будут обеспечены квартира, стол, прачка, а сверх того я буду получать в год рублей четыреста, а то и больше. Как видишь, все устраивается.
— Маня… Манечка!
Броню волнует не будущая зависимость Мани от других людей. Ей, подлинной «идеалистке», общественные предрассудки так же чужды, как и Мане. Не это… а мысль, что Маня, давая ей возможность теперь же приступить к высшему образованию, обрекает себя на безрадостную ремесленную работу, мучительное ожидание. И Броня сопротивляется.
— А почему мне ехать первой? Почему не обменяться нам ролями? Ты так способна… вероятно, способнее меня. Ты очень быстро пойдешь вперед. Почему же я?
— Ах, Броня, не строй из себя дурочку! Да потому, что тебе двадцать лет, а мне семнадцать! Потому, что ты уже целую вечность бегаешь, хлопочешь по хозяйству, а я располагаю своим временем. Да и папа того же мнения: вполне естественно, что старшая поедет первой. Когда у тебя будет практика, тогда осыплешь меня золотом — во всяком случае, я так рассчитываю!