Сегодня лекцию читает Поль Аппель. Мари пришла одной из первых. В ступенчатом амфитеатре, скупо освещенном светом декабрьского дня, она занимает место внизу, вблизи кафедры, раскладывает на пюпитре ручку и тетрадь в сером холщовом переплете, куда и будет сейчас вносить заметки своим красивым, четким почерком. Она уже заранее сосредоточивает свое внимание и даже не слышит гула голосов, который сразу обрывается при появлении профессора.
Поразительно, как некоторые профессора умеют создавать напряженно-внимательную тишину в аудитории… Молодые люди, склонившись над тетрадями, записывают уравнения по мере того, как их пишет на доске рука ученого. Теперь они только ученики, алчущие знания. Здесь царство математики!
Аппель с квадратной бородой и в строгом фраке великолепен. Он говорит спокойно, отчетливо произнося все буквы чуть-чуть тяжеловато — по-эльзасски. Его доказательства изящны, ясны, как будто преодолевают все опасности и подчиняют себе вселенную. Он властно и уверенно вторгается в тончайшие сферы научного познания, легко играет цифрами, планетами и звездами. Он не боится смелых образов и, сопровождая слова свободным жестом владельца в своем поместье, совершенно спокойно говорит:
— Я беру солнце и бросаю…
Сидя на своей скамейке, Маня улыбается восторженной улыбкой. Ее серые, светлые глаза под широк им лбом горят от удовольствия. Как люди могут только думать, что наука сухая область? Есть ли что-нибудь более восхитительное, чем незыблемые законы, управляющие миром, и что-нибудь чудеснее человеческого разума, открывающего эти законы? Какими пустыми кажутся романы, а фантастические сказки — лишенными воображения сравнительно с этими необычайными явлениями, связанными между собой гармоничной общностью первоначал, с этим порядком в кажущемся хаосе. Такой взлет мысли можно сравнить только с любовью, вспыхнувшей в душе Мари к бесконечности познания, к мировым вещам и к их законам…
— Я беру солнце и бросаю…
Чтобы услышать эту фразу, произнесенную мирным и величественным ученым, стоило бороться и пострадать где-то в глуши все эти годы. Мари счастлива теперь вполне.
Из всех польских эмигрантов, проживающих в Париже, Броня выбрала себе самого красивого, самого блестящего и самого умного. Казимир Длусский был студентом и в Петербурге, и в Одессе, и в Варшаве.
Вынужденный бежать из России, так как ему приписывали участие в заговоре на Александра II, он стал революционным публицистом в Женеве, затем попал в Париж, где поступил в Школу политических наук, оттуда перешел на медицинский факультет и, наконец, стал врачом. Где-то в Польше живут его богатые родные, а в Париже среди «дел» Министерства иностранных дел лежит очень досадная регистрационная карточка, составленная на основе донесений царской полиции, карточка, все время мешающая ему натурализоваться и осесть в Париже.
Приехавшую домой после некоторой отлучки Броню встречают громкими приветствиями и сестра и муж. Спешно требовалось, чтобы разумная хозяйка взяла в свои руки ведение домашнего хозяйства. Через несколько часов по ее прибытии в квартире на третьем этаже, с широким балконом, выходящим на Немецкую улицу, уже наведен порядок. Кухня стала опять заманчивой, повсюду стерта пыль, на рынке куплены цветы и размещены по вазам.
У Брони — организаторский талант!
Это она придумала сбежать из центра Парижа и нанять квартиру поблизости от парка Бют-Шомон. Заняв небольшую сумму денег, она несколько раз таинственно побывала в Аукционном зале, и через несколько дней в квартире Длусских появилась изящная венецианская резная мебель, хорошенькие драпировки и пианино. Создалась атмосфера домашнего уюта. Так же находчиво молодая хозяйка распределила время занятий каждого из них. Докторский кабинет принадлежал Казимиру в определенные часы, когда он принимал своих пациентов, главным образом среди мясников с бойни, в другие же часы пользовалась кабинетом Броня для приема своих гинекологических больных. Трудиться приходилось много, супруги-врачи бегали и по визитам и принимали на дому…
Но вот наступает вечер, зажигаются лампы, и все заботы уходят вдаль. Казимир любит развлечься. Напряженная работа, полная пустота в кармане не влияют ни на его живость, ни на его веселое лукавство. После какого-нибудь долгого дня усиленной работы он уже через несколько минут затевает поездку в театр, конечно, на дешевые места. Нет денег, Казимир садится за пианино, а играет он чудесно. Попозже в передней слышатся звонки, приходят друзья из польской колонии — молодые супружеские пары, которые знают, что «к Длусским можно прийти в любой день». Броня то появляется, то исчезает. На столе горячий чайник, сироп, холодная вода и тут же ставят груду пирожков, испеченных докторшей в свободное время после полудня, между двумя приемами больных.