-- Может быть, вы пообедаете с нами запросто и проведете у нас вечер? -- спросила г-жа Ролан г-жу Роземильи.
-- С удовольствием; принимаю без церемоний. Мне было бы грустно остаться сегодня в полном одиночестве.
Пьер, который невольно злился на молодую женщину за ее равнодушие к нему, услыхав эти слова, проворчал: "Ну, теперь вдову не выживешь". Уже несколько дней, как он стал именовать ее "вдовой". В самом слове не было ничего обидного, но оно сердило Жана, -- тон, которым его произносил Пьер, казался ему злобным и оскорбительным.
Мужчины остаток пути прошли молча. Роланы жили на улице Прекрасной Нормандки в небольшом трехэтажном доме. Жозефина, девушка лет девятнадцати, взятая прямо из деревни ради экономии, с характерным для крестьянки удивленным и тупым выражением лица отворила дверь, заперла ее, поднялась следом за хозяевами в гостиную, расположенную во втором этаже, и только тогда доложила:
-- Какой-то господин заходил три раза.
Ролан-отец, обращавшийся к служанке не иначе, как с криком и руганью, рявкнул:
-- Кто еще там приходил, чучело ты этакое!
Жозефина, которую нимало не смущали окрики хозяина, ответила:
-- Господин от нотариуса.
-- От какого нотариуса?
-- Да от господина Каню.
-- Ну и что же он сказал?
-- Сказал, что господин Каню сам зайдет нынче вечером.
Господин Леканю, нотариус, вел дела старика Ролана и был с ним на короткой ноге. Если он счел нужным предупредить о своем посещении, значит, речь шла о каком-то важном деле, не терпящем отлагательств; и четверо Роланов переглянулись, взволнованные новостью, как это всегда бывает с людьми скромного достатка при появлении нотариуса, ибо оно знаменует перемену в их жизни, вступление в брак, ввод в наследство, начало тяжбы и прочие приятные или грозные события.
Ролан-отец, помолчав с минуту, проговорил:
-- Что бы это могло значить?
Госпожа Роземильи рассмеялась:
-- Это, наверно, наследство Вот увидите. Я приношу счастье.
Но они не ожидали смерти никого из близких, кто мог бы им что-нибудь оставить.
Госпожа Ролан, обладавшая превосходной памятью на родню, тотчас же принялась перебирать всех родственников мужа и своих собственных по восходящей линии и припоминать все боковые ветви.
Еще не сняв шляпки, она приступила к расспросам:
-- Скажи-ка, отец (дома она называла мужа "отец", а при посторонних иногда "господин Ролан"), скажи-ка, не помнишь ли ты, на ком женился вторым браком Жозеф Лебрю?
-- Помню На Дюмениль, дочери бумажного фабриканта.
-- А у них были дети?
-- Как же, четверо или пятеро по меньшей мере.
-- Значит, с этой стороны ничего не может быть.
Она уже увлеклась этими розысками, уже начала надеяться, что им свалится с неба хотя бы небольшое состояние. Но Пьер, очень любивший мать, зная ее склонность к мечтам и боясь, что она будет разочарована, расстроена и огорчена, если новость окажется плохой, а не хорошей, удержал ее.
-- Не обольщайся, мама. Американских дядюшек больше не бывает. Скорее всего, дело идет о партии для Жана.
Все были удивлены таким предположением, а Жан почувствовал досаду, оттого что брат заговорил об этом в присутствии г-жи Роземильи.
-- Почему для меня, а не для тебя? Твое предположение очень спорно. Ты старший, значит, прежде всего подумали бы о тебе. И вообще я не собираюсь жениться.
Пьер усмехнулся.
-- Уж не влюблен ли ты?
Жан поморщился.
-- Разве непременно надо быть влюбленным, чтобы сказать, что покамест не собираешься жениться?
-- "Покамест". Это дело другое; значит, ты выжидаешь?
-- Допустим, что выжидаю, если тебе угодно.
Ролан-отец слушал, размышлял и вдруг нашел наиболее вероятное решение вопроса:
-- Глупость какая! И чего мы ломаем голову? Господин Леканю наш друг, он знает, что Пьеру нужен врачебный кабинет, а Жану адвокатская контора; вот он и нашел что-нибудь подходящее.
Это было так просто и правдоподобно, что не вызвало никаких возражений.
-- Кушать подано, -- сказала служанка.
И все разошлись по своим комнатам, чтобы умыться перед обедом.
Десять минут спустя они уже собрались в маленькой столовой первого этажа.
Несколько минут прошло в молчании, потом Роланотец опять начал вслух удивляться предстоящему визиту нотариуса.
-- Но почему он не написал нам, почему три раза присылал клерка, почему намерен прийти лично?
Пьер находил это естественным:
-- Ему, наверно, нужно тотчас же получить ответ или сообщить нам о каких-нибудь особых условиях, о которых предпочитают не писать.
Однако все четверо были озабочены и несколько досадовали на себя, что пригласили постороннего человека, который может стеснить их при обсуждении дела и принятии решений.
Как только они опять поднялись в гостиную, доложили о приходе нотариуса.
Ролан бросился ему навстречу:
-- Здравствуйте, дорогой мэтр.
Он как бы титуловал г-на Леканю этим словом "мэтр", которое предшествует фамилии всякого нотариуса.
Госпожа Роземильи поднялась:
-- Я пойду, я очень устала.
Была сделана слабая попытка удержать ее, но она не согласилась остаться; и в этот вечер, против обыкновения, никто из троих мужчин не пошел ее провожать.
Госпожа Ролан хлопотала вокруг нового гостя.
-- Не хотите ли чашку кофе?
-- Нет, благодарю, я только что из-за стола.
-- Может быть, чаю выпьете?
-- Не откажусь, но попозже; сначала поговорим о делах.
Глубокая тишина последовала за этими словами. Нарушал ее только размеренный ход стенных часов да в нижнем этаже служанка гремела посудой: Жозефина была до того глупа, что даже не догадывалась подслушивать у дверей.
Нотариус начал с вопроса:
-- Вы знавали в Париже некоего господина Марешаля, Леона Марешаля?
Господин и г-жа Ролан воскликнули в один голос:
-- Еще бы!
-- Он был вашим другом?
Ролан объявил:
-- Лучшим другом, сударь! Но это закоренелый парижанин; он не может расстаться с парижскими бульварами. Начальник отделения в министерстве финансов. После отъезда из столицы я с ним больше не встречался. А потом и переписку прекратили. Знаете, когда живешь так далеко друг от друга...