Его рот не целует — грабит, завоевывает, присваивая себе без остатка каждый вздох и сладкий стон. Потому что только ему и должно все это принадлежать каждую минуту времени.
Ирис извивается под ним, опьяняя каждым движением. Трется о его грудь своими твердыми сосками, и это заставляет его резко выдыхать. Его собственное желание в секунды достигает высшей точки кипения, хотя это уже не первый раз за сегодня. Но разве это имеет какое-то значение? Его тело всегда готово для Ирис, всегда жаждет её до мучительной, тягучей боли.
Он проскальзывает пальцами в её лоно, и они утопают в горячей влаге. От этого ощущения его прошивает разряд чистого вожделения, и он содрогается над ней в голодном спазме.
— Ты снова готова для меня, — да, он хотел бы звучать нежно, но из его горла непроизвольно рвется какой-то животный рык.
— Всегда, — выдыхает она, подаваясь навстречу его ласкающей руке.
Да, с его Ирис всегда так. Стоит только подумать о ней, и он твердый, как кусок титана. Стоит коснуться — и исчезает весь мир, а желание становится нестерпимым. Стоит почувствовать её ответное вожделение — и готовность и похоть затмевают его разум, убивая все, кроме инстинктивного желания рваться внутрь её тела, вбивая себя все неистовей и ведя их обоих к разрывающему на части финалу.
Он толкается в нее, сжав зубы и стараясь сохранить хоть какое-то подобие адекватности и пытаясь быть медленным и нежным. Да удачи ему! Его Ирис не собирается ему этого милосердно позволить. Она обвивает его руками и ногами и сама приподнимает бедра, резче подаваясь к нему навстречу.
— Больше, Марко! — шепчет она, как в бреду, целуя и облизывая его шею и подбородок. — Хочу больше тебя, любимый!
И он сходит с ума. Его тело больше не принадлежит ему. Оно просто инструмент для того, чтобы дать этой женщине все, что она хочет. Сгорает от любви к ней, принадлежит в каждом вздохе или жестком движении. Оно её. Он её.
Ирис стонет и отчаянно держится за него, встречая его движения, пока он долбится, как одержимый, в её тесную сердцевину, желая выбить еще больше хриплых криков и всхлипов.
Он купается в её наслаждении, тонет в нем и желает только больше и больше. И с каждым разом становится только голодней и ненасытней.
Любимая женщина напрягается в его руках, становясь жесткой дугой снаружи и неимоверно тесно сжимая его внутри. Она кричит, и этот сладостный звук посылает по позвоночнику поток жидкого металла вниз, который исторгает из него победный рык и, прокатившись пламенем по пояснице и бедрам, вырывается глубоко внутри тела Ирис, обжигая обоих.
Финн яростно захрипел, выныривая из этого наваждения. Какого черта с ним творится? Столько лет он жил, стараясь не помнить о той, что уничтожила его своим предательством. Разбила каждую долбаную кость в его теле, разорвала каждую мышцу, и он собирал себя из мелких кусочков, что она от него оставила.
Он справился и выкинул её из головы, вытравил из своего тела другими женщинами. И вот теперь, стоило только опять просто услышать её гребаное имя, и он стоит тут посреди своего отсека, обливаясь потом и дрожа, с таким стояком, что и не вспомнит, когда был тверже, и пульсирующей в такт сердцу дырой в груди размером с проклятый астероид!
Финн провел по лицу рукой, словно пытаясь окончательно стереть воспоминание об этой женщине. Что за на хрен! Один лишь короткий эпизод, которому он позволил вырваться на поверхность из той могилы в глубине души, где он их, вроде, надежно похоронил, и он просто снова разбит на части.
Что же это такое? Когда же он, наконец, начнет жить, а не выживать?
Может, пора встретиться с ней и сказать ей, какая же она вероломная тварь? Просто снова посмотреть в эти глаза, чтобы понять, что он не любит её больше? И, черт возьми, потребовать ответы на все вопросы, в том числе и на тот, почему она исключила его из жизни его детей, будто он какой-то конченый ублюдок, и такого отца нужно стыдиться.
Дагфинн вызвал своего командира.
— Вечер добрый, Дагфинн. Какие-то проблемы? — нахмурился кэп Бисам.
Он был чуть старше самого Дагфинна, но его черные когда-то волосы были уже совершенно седыми. Он такой же, как и сам Дагфинн. Вечный одиночка, без близких и семьи, посвятивший всю свою жизни разгадыванию бесконечных тайн космоса.
— Нет, кэп, никаких. Просто я хотел поставить вас в известность, что хочу взять отпуск.