Отказавшись от печатания идиллий, Беранже точно так же отказался от подражания классикам.
В 1812 году он впервые записывает свои песни. Он не делал этого раньше, и многие из его песен пропали поэтому для потомства, например «Упитанный бык», «Придворный чистильщик сапог», написанные в 1805 году, и другие. Мысль записать свои песни пришла ему во время болезни его друга, художника Герэна. Сидя у постели больного, поэт развлекал его, напевая свои куплеты, и, тут же записав их, набрал около сорока. Что касается забытых, то их насчитывается гораздо больше. Многие из них отличались большой откровенностью сюжета. Беранже объяснял их происхождение не только своей молодостью, но главным образом деспотизмом наполеоновского режима. По его мнению, стесненная в своем выражении мысль тем сильнее стремилась перейти границы дозволенного: скабрезность песни делалась своего рода оппозицией.
В начале XIX века во Франции насчитывалось несколько поэтов с фамилией Беранже. Это было неудобно ни для автора «Придворного платья», ни для его однофамильцев. Один из них воспел рождение императорского принца, и все приписывали эту оду Пьеру-Жану Беранже, что вовсе не входило в его расчеты. С другой стороны, его однофамильцы немало волновались, когда их считали авторами его собственных песен, подымавших на ноги цензуру. Чтобы спасти и себя и других от подобных недоразумений, Беранже прибавил к своей фамилии частицу де. Ламартин думал, что поэт признал таким образом свое аристократическое происхождение, но песня «Le Vilain» («Простолюдин») вполне опровергает это. Вот что писал Беранже на эту тему внучке Люсьена, госпоже Сольмс: «Смейтесь надо мною, сколько хотите, моя красавица, вы не помешаете мне быть таким же аристократом, как сам король, и вы не отнимете у меня всех возможных прав подписываться де Беранже. Я не придаю никакого значения этой частице, но дело в том, что она мне принадлежит по праву. Одни ограниченные умы погружены в мелочные интересы. Маркизы ли, плебеи ли служат демократическому принципу, – это не изменяет вопроса, лишь бы они нашли этот принцип в глубине своей души. Я не понимаю, как можно гордиться титулом, которым обязан случаю, тем более что в наш век он утратил всякое значение, но не понимаю также, как те, которые с ним родились, стараются тщательно скрыть, чтобы угодить иным людям. Будьте всегда независимы: не ряса создает монаха. Что касается меня, пускай меня называют Беранже, или де Беранже, или даже шевалье де Беранже, мне решительно все равно. Я бы постыдился объявить, в угоду иным из моих знакомых, что не имею права на это де, но я никогда не чванился им. Засим, моя милая фея, не занимайтесь более этим важным вопросом. Вы получили неоспоримые титулы от остроумия, красоты и прелести, и нет у вас более ревностного поклонника и слуги, как ваш старый друг, маркиз Беранже… Оно, пожалуй, и благозвучно, не правда ли?.. Или вы, может быть, предпочитаете: Беранже, искатель рифм?.. Лихо, не правда ли?.. Выбирайте…» Говоря о своем праве на частицу де, поэт имеет в виду свой акт о крещении, где эта частица фигурирует перед его фамилией. Что касается аристократических претензий своих предков, то он смеется над ними в своей автобиографии. Во всяком случае это вопрос действительно «неважный».
После кратковременного увлечения «Духом христианства» Беранже навсегда сохранил уважение к Шатобриану как писателю и человеку. Не разделяя всех его симпатий, он никогда не забывал, что обязан ему расширением своего умственного кругозора. Когда появился «Путеводитель от Парижа до Иерусалима», сочинение того же Шатобриана, он увлек Беранже, но совсем не в ту сторону, куда призывал читателя автор. «Я должен вам признаться, – писал он приятелю в 1811 году, – что знакомство с последним сочинением Шатобриана („Путеводитель“) пробудило во мне желание съездить не на Святую землю, а в Италию, в священную страну искусства и почти столь же поэтическую, как Греция…» Это были последние поиски таланта, где бы приложить накопившуюся энергию. В знаменитый «двенадцатый год», начало крушения наполеоновского режима, Беранже принимается за поэму «Жанна д'Арк». Он вырос на сочинениях Вольтера, но никогда не мог простить ему насмешек над «орлеанской девою». Это оскорбляло его патриотизм, и в этом же последнем чувстве заключается причина, почему он вздумал воспеть знаменитую девственницу. Еще в Перонне он живейшим образом следил за событиями во Франции, но до 1812 года очень редко трактовал сюжеты, в которых отражались бы его заботы об отчизне. С «Жанны д'Арк» начинается эта новая эра его литературной деятельности. Правда, он не закончил поэмы, и вообще неизвестно, много ли написал, но это не важно. В данном случае характерен самый выбор сюжета: Беранже становится с этих пор писателем-гражданином.
В 1813 году не одни обыкновенные читатели, но и придворные сферы, не исключая их центра, императора, были немало взволнованы появлением новой песни Беранже «Король Ивето». Она не была напечатана, но чрезвычайно быстро распространилась по Парижу в многочисленных списках. Для обыкновенных читателей новая песня Беранже являлась выражением накопившегося недовольства Наполеоном, для Наполеона это была неожиданная критика из лагеря писателей, до сих пор хранивших молчание, без сомнения, невольное. Распространенность песни говорила к тому же, что протест Беранже поддерживается безмолвным одобрением его читателей. Император не отдавал, однако, приказания разузнать, кто автор «Короля Ивето», но полиция, по собственному почину, занялась выслеживанием слишком смелого писателя. Она приписывала песню лицам, нисколько не повинным в этой сатире, а потому Беранже поспешил сообщить ей свое имя и звание. На этот раз дело окончилось для поэта без всяких неприятностей…
Существовал или нет в действительности король Ивето, во всяком случае, о нем имеется довольно значительная литература. Легенда об этом монархе пользовалась во Франции большой популярностью; во времена Беранже поклонники Бахуса хорошо знали в Париже, на углу улиц Сент-Оноре и Дюшантр, кабачок под вывеской «Au roi d'Ivetot». Ивето – французский город в Нормандии. В средние века он был столицей феодального владения того же названия. Как рассказывают его историки, владелец Ивето однажды охотился с Клотаром I, одним из представителей Меровингов. Охота кончилась трагически, король разгневался на вассала и хотел убить его на месте. Спасаясь от смерти и короля, вассал бежал и спрятался в церкви, но был настигнут и убит королем, в припадке гнева забывшим о святости храма. Потом, повествует легенда, Клотар опомнился и, терзаясь угрызениями совести, в знак раскаяния дал потомкам убитого право именоваться «Величеством». Таким образом возникло королевство Ивето. Беранже противопоставляет идиллического владыку этого государства безгранично властвующему Наполеону. Его песня проникнута самою тонкою иронией, хотя приемы автора, по-видимому, самые незатейливые. «Добрый король» Ивето живет просто, он чужд всякого тщеславия и разъезжает по своим владениям верхом на осле в сопровождении одной только собаки. Подарок красавицы Жанетты, колпак, заменяет ему корону, он не воюет с соседями, не обременяет свой народ налогами – одним словом, Наполеону было отчего нахмуриться при чтении песни Беранже.
В собственно литературных кружках «Король Ивето» – в переводе Курочкина «Царь Додон» – производил не меньшее впечатление. Там знали уже и другие песни Беранже, и теперь, когда появилась сатира на Наполеона, все желали познакомиться с ее автором… Во Франции песня всегда пользовалась большой популярностью. Во времена Фронды враждующие стороны, не довольствуясь пулями, обменивались еще сатирическими куплетами, но в XVIII веке этот воинственный характер почти совсем утрачивается песней. Главные корифеи в этом роде – Колле, Панар, Пирон и два Кребильона, отец и сын – воспевают в это время почти исключительно вино, женщин и любовь.
Они составляли особое общество под названием «Погреб». Заседания «Погреба» происходили в ресторане Ланделя за столом, обильно уставленным всякими яствами и напитками. Веселое настроение переносилось отсюда и на плоды вдохновений: члены «Погреба» каждый месяц выпускали тетрадь своих песен, а в конце года – целый том.