Союзные войска вступили в Париж в полдень 31 марта 1814 года. 2 апреля было объявлено о низложении Наполеона, 11 числа того же месяца он подписал отречение и через десять дней отправился на Эльбу. Французский престол был снова занят Бурбонами в лице Людовика XVIII и его преемника Карла X, с перерывом «Ста дней», до июля 1830 года. Власть короля, согласно выработанной Талейраном конституции, ограничивалась двумя палатами, народу гарантировались в то же время свобода печати и вероисповеданий, ответственность министров, независимость и несменяемость судей. Французы не без радости ожидали прибытия короля. Все рассчитывали, что он примет конституцию и даст наконец нации возможность оправиться от погрома, не теряя результатов, добытых революцией. Вскоре появились, однако, признаки обманчивости этих ожиданий. Возвратясь во Францию, Людовик XVIII нашел прежнюю императорскую цензуру и вовсе не обнаруживал желания расстаться с этим верным средством самозащиты. Вместо свободы печати, о которой говорилось в конституции, учреждена была цензура для сочинений объемом менее тридцати печатных листов и крупные штрафы за нарушение весьма растяжимого понятия о благонамеренности. На второй день дебаты по поводу закона о печати – это было в августе 1814 года, – происходили уже под прикрытием военной силы… Со свободой вероисповеданий было не лучше…
В это время раздаются первые оппозиционные песни Беранже. В начале Реставрации он занимается лишь ободрением павших духом граждан. В песне «Хороший француз» поэт призывает соотечественников к патриотизму. «Я люблю, – говорит он, – чтобы русский был русским, англичанин – англичанином, пруссак – пруссаком, будем же во Франции французами». Беранже несколько раз цитирует в этой песне слова Людовика XVIII, – «соловей с когтями орла», как называл его Берне, он нигде не показывает этих когтей. Их, однако, ожидали рано или поздно, и еще до прибытия Бурбонов ему предлагали хорошее вознаграждение, если он согласится воспевать реставрированную монархию. Автор «Короля Ивето», нападавший на Наполеона, должен был, по мнению покупателей его таланта, перейти на сторону Бурбонов. Беранже ответил им очень просто: «Пусть они дадут нам свободу вместо славы, пусть сделают Францию счастливой, я буду воспевать их бесплатно…» Ему предлагали также место цензора при «Журнале для всех». Здесь полагалось 6 тысяч франков жалованья, между тем как Беранже в качестве экспедитора получал в это время меньше двух тысяч. Академическое жалованье Люсьена он передавал, с 1812 года, своему тестю Блешаму и не переставал нуждаться. Тем не менее поэт отказался от цензорства… Он оставил за собой свободу действий, и когда из-за патриотической ширмы сторонников Бурбо нов все беззастенчивее стала выглядывать их настоящая суть, Беранже написал «Прошение породистых собак о разрешении им беспрепятственного входа в Тюильри». Вместе с Бурбонами во Францию налетели целые тучи разных благородных эмигрантов, и все они хлопотали о материальном возмещении их верности, страданий и утрат. Для них-то и было написано «Прошение». На прения по поводу закона о печати Беранже ответил песней «Цензура».
1 марта 1815 года распространилась весть о высадке Наполеона на французскую землю, потом одно за другим стали приходить известия о беспрепятственном движении его на Париж. 16 марта обе палаты были созваны на торжественное общее заседание. Король в сопровождении всех членов своего дома явился на это собрание и с громкими словами о свободе, отечестве и благе народа принес присягу конституции. Граф Артуа сделал то же от имени принцев. «Клянемся нашей честью, – говорил он, – жить и умереть, сохраняя верность конституционной хартии, которая есть залог счастия французов…» Все это произвело бы впечатление в свое время, но раньше Бурбоны медлили с конституцией, а теперь было поздно: им пришлось пережить бегство…
Возвращение Наполеона Беранже приветствовал с чувством радости, к которой, однако, примешивались опасения. Таким именно чувством проникнута его песня «Политическое руководство для Лизы». В шутливом обращении к красавице, рядом с признанием гения Наполеона, Беранже намечает здесь программу примирения императора с народом: свобода печати – «позволь, ради блага твоих подданных, смеяться над твоими промахами», уважение прав народа – «откажись, милая Лиза, от деспотизма», наконец, прекращение воинственной политики…
В конце июля 1815 года союзные войска опять появились под стенами Парижа. Как крик отчаяния у Беранже вырывается в эту пору песня «Прочь политику», а когда благородные эмигранты смелее, чем прежде, подняли свои головы, поэт заклеймил их проникнутым подавляющим сарказмом «Мнением этих дам»… Только нашествие врагов и поражение Наполеона могло возвратить благородным патриотам выгоды их прежнего положения, и Беранже выводит их под видом продажной женщины, которая с прибытием иностранцев ожидает оживления своей торговли… Вторая Реставрация постепенно сделала его явным врагом Бурбонов. Это вполне понятно, если даже Шатобриан, заклятый враг Наполеона и столь же ярый сторонник Бурбонов, счел нужным призывать правительство примириться с духом века, сохранять умеренность и признать совершившиеся факты. Говорили, что Людовик одобрил мнение Шатобриана, но реакция продолжалась. Франция быстро получала клерикальный оттенок.
В декабре 1815 года Беранже издал первый сборник своих песен. В виде предисловия он предпослал сборнику разговор цензора с поэтом Колле. В этом вымышленном диалоге поэт намекает, что сборником изданных песен далеко не исчерпывается написанное им. Он как бы дает срок своим противникам и потому удаляет из первой книжки своих стихотворений все, что могло быть принято за вызов, например «Прошение породистых собак». Он предвидел в то же время, что плоды его музы могут быть запрещены и после такой очистки, а потому в виде предостережения влагает в уста Колле следующую фразу: «В таком случае, – говорит Колле, – я напечатаю их в Голландии под заглавием „Песни, которых не должен был пропустить мой цензор“». Но книжка была пропущена в Париже и пользовалась заслуженным успехом. Ханжи пытались было указывать на безнравственность автора, но, говорят, Людовик XVIII ответил на это, что «автору „Короля Ивето“ можно простить многое». Сам король был любителем песен и, по рассказам, даже последние часы своей жизни проводил за чтением Беранже.
В начале 1816 года Арно, в числе других сторонников Наполеона, должен был покинуть Францию. Беранже проводил его до Буже по ту сторону Ла-Валлетты, где начиналась французская территория, занятая иностранными войсками. Вечером в номере гостиницы, прощаясь с другом, Беранже спел ему новую песню. Это были «Птицы», т. е. эмигранты, которых гонит из отечества наступившая суровая зима. Беранже ободряет изгнанников, намекая на близость весны:
Весть об этой песне и сочувственных проводах изгнанника не замедлила дойти до начальства Беранже. Ему грозили лишением места. «В таком случае, – ответил он, – я сделаюсь журналистом. Как понравится вам это?..» Это действительно не нравилось, и его оставили в покое. Заместитель Арно, некто Птито, тоже заступился за поэта и даже напомнил, что Беранже когда-то знавал графа де Бурмона.
С 1816 года популярность Беранже возрастает вместе с его талантом. Он принимает в эту пору участие в кружке писателей либерального лагеря, в так называемом «Обществе апостолов». Для своих новых друзей он написал «Иуду». Появление этой песни прекрасно объясняется запиской графа Монтолозье о религиозной и политической системах, царивших в это время во Франции. «Конгрегация, – писал Монтолозье об иезуитах, – не довольствуется тем, что завладела министерством, полицией и почтами, но еще в интересах своего владычества ввела во всем королевстве новую систему надзора. Шпионство было в прежние времена промыслом, которому пошлые люди отдавались за деньги. Теперь же шпионства требуют как доказательства честности…» В 1817 году Беранже написал «Бога добрых» («Dieu des bonnes gens»). Стиль поэта достигает в этой песне своей настоящей силы и выразительности, то же самое следует сказать о «Моей душе».