10 декабря 1828 года Беранже появился перед судом исправительной полиции. Обвинение опиралось на три песни: «Ангел-хранитель» рассматривался как оскорбление религии, «Коронация Карла X» и «Бесконечно малые» – как оскорбление личности короля и королевского достоинства вообще и как возбуждение ненависти и презрения к правительству. К величайшему неудовольствию короля, «инкриминированные» песни появились в вечерних газетах в самый день судебного процесса, и притом в газетах вовсе не либеральных. Один правительственный орган в виде извинения объявил, что решение по второму делу Беранже – дело о рецидиве 1822 года – признало законной такую перепечатку и что либеральные газеты все равно воспользуются этим правом. В этой «искренности» не хватало главного: номера с «инкриминированными» песнями разбирались публикой нарасхват и приносили в карманы издателей весьма солидное приращение…
Защитником Беранже на этот раз был начинающий адвокат по фамилии Барт. Дюпен опять предлагал свои услуги, но Беранже отклонил это предложение, так как прежний его защитник был в это время депутатом. Поэта приговорили к девяти месяцам тюремного заключения и к штрафу в 10 тысяч франков. По новому приговору Беранже отбывал наказание в тюрьме Лафорс с 21 ноября 1828 года. Денежный штраф был уплачен почитателями писателя, те же почитатели один за другим посещали поэта в его заключении, между прочим молодое поколение литераторов: Виктор Гюго, Дюма, Сент-Бев и другие. Сидя в тюрьме, Беранже продолжал писать свои песни; в песне «Четырнадцатое июля» он вспоминает годовщину разрушения Бастилии, в «Десяти тысячах франков» он жестоко смеется над своими врагами и больше всего над царившими в то время иезуитами. На эту же тему написана им песня «Кардинал и поэт». Представители духовенства, не довольствуясь назначенной карой, не могли простить поэту многократного внимания, которое он оказывал их сословию. Они хорошо помнили «Миссионеров» и теперь принялись метать молнии по адресу Беранже. Архиепископ Тулузский Клермон-Тоннер перед наступлением поста обнародовал обширное послание, где с благочестивым негодованием говорил о поэте. То же сделал проповедник в одной из главных церквей Парижа: он напомнил своим слушателям, что кара, постигшая Беранже на этом свете, – ничто в сравнении с муками, которые ожидают его в аду. Даже в маленькой Перонне – и там гремела «маленькая речь» по адресу нечестивого поэта…
29 сентября 1829 года Беранже покинул Лафорс. Почти через десять месяцев после этого Карл X лишился престола. Пока продолжалась борьба против Карла, Беранже не переставал ободрять защитников свободы, когда же победа революции стала очевидна, он первый пришел к мысли о передаче власти в руки герцога Орлеанского, Людовика-Филиппа. Симпатии Беранже были на стороне республики, но, умудренный опытом, он чувствовал, что Франция была еще не готова для этой формы правления. Он решил настаивать на промежуточной форме монархии, основанной на широких конституционных началах, и потому указал на Людовика-Филиппа.
Когда его идея осуществилась и большинство его друзей заняло более или менее высокие посты, он один, по собственному желанию, остался в стороне от этих устремлений. Напрасно новый король выражал желание видеть поэта как виновника своего избрания: автор «Придворного платья» остался тверд в своем давнем решении не облачаться в этот костюм. «Моя роль, – писал он в это время своей тетке в Перонну, – закончилась самым фактом торжества идей, которые я защищал и провозглашал на свой страх в течение пятнадцати лет; я скоро вернусь опять в неизвестность, о которой так часто сожалел с тех пор, как пользуюсь популярностью. Я сказал сейчас, что, лишая престола Карла X, лишили того же одновременно и меня. Это верно буквально: заслуга моих песен уменьшается на три четверти. Я вовсе не способен печалиться этим, раз вижу, что выигрывает от этого моя отчизна. Остаток моей славы я отдам на обеспечение ее счастья. Патриотизм всегда был у меня господствующей страстью, мой возраст ничуть не ослабил ее силы…»
Глава IV. Последние годы
Беранже вдали от политики. – Отказ от кандидатуры в академики. – Издание песен 1833 года. – Предисловие. – Значение идиллий Бера же. – Общий взгляд на песни Беранже. – Прозаические произведения писателя. – Припадок атавизма. – Взгляд Беранже на Июльскую монархию. – Вторая республика. – Отказ Беранже от политической деятельности. – Беранже и Наполеон III. – Последние песни. – Последнее жилище поэта. – Внешний вид поэта. – Смерть Юдифи. – Последние минуты поэта. – Похороны. – Заключение.
После 1830 года Беранже почти не живет в Париже. Он перебирается сперва в окрестности столицы, в Пасси у Булонского леса, потом в Фонтенбло и наконец в Тур. После многих лет борьбы он начинает искать покоя. Друзья, желая чем-нибудь отблагодарить поэта, предлагали ему записаться в кандидаты на академическое кресло. Но Беранже отказался. В письме к Лебрену он объясняет этот отказ нежеланием связывать себе руки. Чувство благодарности он всегда рассматривал как долг: избрание в Академию не замедлило бы наложить на него этот долг в отношении его коллег и вместе с тем чувствительные оковы – на его музыку. «А между тем, любезный друг, – писал он Лебрену, – я ношусь с про изведением, которое не может быть написано в академическом стиле…»
В 1833 году Беранже издал полное собрание своих сочинений. В прекрасном предисловии к этому изданию он излагает свое profession de foi. «Мои песни, – говорит он, – это я (Mes chansons, c'est moi)». Поэт был верным отражением современной ему эпохи, он брался за перо только тогда, когда чувствовал потребность высказаться. «Вы говорите, – пишет он Ламеннэ, – что есть люди, которые уже родятся с сердечною раной. Вполне ли вы уверены в этом? Я думаю иначе: мы, писатели, большие или малые, философы или составители песен, мы рождаемся с чернильницей в мозгу. Чернила не перестают наполнять ее, и если мы оставляем в покое наше перо, они льются через край и окрашивают наши чувства. Наше настроение делается мрачным, – люди, вещи кажутся нам черными, мир, вся природа внушают нам ужас. Но будем пользоваться жидкостью нашей чернильницы, станем исписывать бумагу. Наш ум сейчас же проясняется в таком случае, воображение становится чисто, а также и наши произведения, будь даже они произведениями мизантропа. Настроение духа, увлеченное работой, не замедлит залечить ту рану, о которой вы говорите…»
В первом собрании своих сочинений, 1815 года, оставшемся ненапечатанным, поэт хотел собрать свои идиллии. Как ни стар кажется этот род литературы, Беранже культивировал его на заре своей славы, отнюдь не повинуясь чувству подражания. Причина его склонности к идиллиям лежала гораздо глубже. Ученик Вольтера, он в такой же степени был поклонником Руссо. Он дополнял этих писателей одного другим и, не разделяя их крайностей, гармонично сливал в себе их стремления к благу человечества, столь различные, по-видимому, в своих направлениях. Как Вольтер, он ненавидел все, что стремилось сковать человеческую личность, если дело не шло о действительно желательных принципах – свободе, равенстве и братстве; как Руссо, он стоял за опрощение жизни. В этом источник его идиллий. Он понимал опрощение не в отрицании прогресса, а в равномерном распределении его благ, как бы далеко ни продвинулся он (прогресс) среди всех общественных сил. Простота жизни была для него синонимом свободы, равенства и братства. Беранже поэтому был слишком скромен, когда говорил, что его роль окончилась вместе с падением Бурбонов. Устранившись от непосредственного участия в делах Июльской монархии, он не переставал следить за судьбами отечества. По его мнению, для Франции наступал с этих пор новый период – период заботы о благе народа. «Эти господа, – писал он в ту пору, говоря о государственных деятелях, – хотят пользоваться услугами народа, а не служить ему самому». В песне «Жак», в издании 1833 года, поэт рисует печальное положение крестьянина, обремененного тяжестью налогов; в песне «Бродяга» он призывает к социальным реформам и ставит на первое место заботы о народном образовании. Будущий император Наполеон III, в эту пору либерал и даже «печальник народного горя», прислал поэту свою брошюру «Уничтожение пауперизма». «Идея, – отвечал ему Беранже, – которую вы вложили в эту краткую брошюру, одна из тех, которые наилучшим образом могут способствовать увеличению благосостояния рабочих и промышленных классов… Совершенно случайно, – и я горжусь этим, – мои собственные утопии странным образом совпадают с развиваемыми вами…» Итак, Беранже занимают в эту пору мечты о благосостоянии народа. Поэта так увлекают эти мечты, что, по его собственному выражению, «когда-то молчаливый», он становится «болтуном». «Любезный друг, – писал он Ламеннэ 14 февраля 1841 года, – улучшение судьбы низших классов и даже всех вообще классов народа становится моею постоянною мечтою, считать ее возможной – моя иллюзия, и отсюда та система, более или менее полная, которую я вам так долго развивал…» Сам мечтатель, Беранже с восторгом приветствует в песне «Безумцы» других мечтателей о всеобщем благе: