— Только, чур, мой мед не трогать, — вставил Медведь.
— Так вы что же ищете — мед или радость? Если мед, то я мимо.
— У каждого своя радость, — со вздохом сказал Волк.
— Радость у всех одна — причины разные, — рассудил Медведь.
— Это точно, — согласился Койык и присоединился к друзьям.
Долго еще они шли, а потом Человек и говорит:
— Нету нам резона всем вместе идти. Давайте разбредемся по сторонам, а через день-другой встретимся и обсудим, куда лучше податься.
На том и порешили.
Волк на восток двинулся, Медведь на запад, Койык на север, а Человек на юг пошагал.
Собрались они через два дня.
— Наткнулся я на топь непроходимую. Мало в этом радости, — посетовал Волк.
— Брел я, брел, — пожаловался Медведь, — да медом нигде не пахнет.
— На севере-то летом хорошо, — говорит Койык, — а сейчас дело к осени. Скучные там места.
— А я местечко неплохое присмотрел, — говорит мужик. — Пчелы дикие летают, луг зеленый кругом. Жить можно. Надо бы туда двинуться. Глядишь, и радость какая подвернется.
— А овечек там не видать? — обеспокоился Волк.
— Нет, овечек не приметил, а зайцы бегают.
— И то ладно, — согласился Волк.
Двинулись они на большую поляну, смастерили себе дом, погреб вырыли, живут припеваючи. Бражку медовую гонят, на зайцев охотятся.
Сварили они однажды целую бочку медовухи, поставили в яму. Все бы хорошо, да вот стали они подмечать, что повадился кто-то их брагу попивать да жареных зайцев воровать.
Вздумали они подкараулить нечистого.
В первую ночь выпало Волку стеречь. Забрался он в погреб и поджидает. В полночь слышит: будто галоши скрипят и клюка постукивает. Вдруг явилась старуха горбатая, нечесаная.
— Волк, Волк, давай бражки попьем, — прошамкала она.
— Я тебе дам бражки! Самим мало…
Как тут начала колдунья посохом Волка молотить. Выскочил серый из погреба — шерсть дыбом, от страха дрожит, зуб на зуб не попадает.
— Ты что это, — спрашивают приятели, — иль замерз?
— З-з-з-замерз!
Наутро видят: бражки чуть на донышке осталось.
Притащил Медведь меду. Новой медовухи наварили и посылают на сей раз Койыка караулить нечистого.
Полез Койык в погреб, еле уместился там здоровенный. В полночь чует: будто галошами новыми кто-то поскрипывает, посохом постукивает.
Явилась горбатая старуха и говорит:
— А, Койык! Давай с тобой бражку пить. Больно у вас бражка хороша.
— Рогами вот как наподдам — будешь знать, как чужое добро воровать!
Осерчала старуха и давай здоровяка посохом лупить. Койык-то чуть погреб не разворотил, когда оттуда выскакивал.
— Никак и ты замерз! — удивились приятели.
— З-з-ззамерзнешь! — отвечал Койык, потирая побитые бока об угол печки.
На третью ночь от злой старухи досталось Медведю. Да все помалкивают. Совестно им признаться, что их горбатая старуха избила.
На четвертую ночь спустился в погреб веселый мужик. Взял он с собой дудку, сидит наигрывает потихоньку, чтоб скучно не было. В полночь снова старуха заявилась.
— Хороша у тебя медовуха, мужичок! — говорит она. — Давай хлебнем помаленьку!
— Отчего не хлебнуть? — отвечает мужик. — Брага веселья прибавляет.
Выпили они по ковшу. Старуха за другим тянется.
— Пей, пей, — похваляет мужик, — еще наварим.
Запьянела старуха и пустилась под дудку плясать.
А мужик все задорней да разудалистей наигрывает.
Измучилась ведьма, стала упрашивать веселого мужика:
— Погоди, погоди, дай передохнуть! Уморил совсем!
— Пляши, пляши, старая. Кто бражку пьет да не пляшет, тот добро переводит.
— Не могу больше, пощади, мужичок. Любую волю исполню…
До того наплясалась, что на пол свалилась и лежит, ногами дрыгает. Связал ее мужик пеньковой веревкой и говорит:
— Отплясала ты свое, старая карга! Била ты моих приятелей, теперь я тебя им на съедение отдам. Койык тебя рогами пропорет. Медведь лапами разорвет. Волк зубищами растерзает.
— Сжалься над старухой, мужичок, дам я тебе в жены девушку нежную, послушную. Будешь самым счастливым человеком в округе. Радость узнаешь небывалую.
Насторожился мужик: может, это и есть та радость, которую он разыскивает.
— Обманешь ведь, беззубая!
— И-и нет, что ты! Посох тебе свой в залог дам. Я без него как без рук: ничего не могу. Потому и совладал ты со мной, что посох во время пляски выронила. Ударишь им о землю один раз — явится дева нежная, ударишь в другой — дом тебе будет полная чаша.
— Так и быть, поверю. А теперь убирайся и не колдуй больше.
Вышел наутро мужик из погреба, улыбается довольный. Приятели, увидев мужика, глазам своим не верят: неужто нечистую одолел! А мужичок ступил на землю и грохнул посохом сколь было силы.
Явилась тут дева нежная, кроткая. Волосы словно лен золотятся, глаза, как две голубые звезды, сияют, на щеках румянец алый играет, а сама улыбается ласково, приветливо.
Переглянулись приятели.
— Что же это получается? — почесал Медведь свой квадратный затылок.
— Все у нас общее, — взвыл Волк. — А невеста одному!
— Дайте ее мне, — повелительно сказал Койык и нацелил страшные рога.
— Тебе? — заревел Медведь. — Да я тебя сейчас…
— Стойте, стойте, друзья, — остановил их Человек. Спор надо по-умному решать. Пусть принадлежит невеста тому, кто всех напугает.
— Дело Говоришь! — согласились звери.
Стали они друг дружку на свой манер пугать. Волк воет жутко, как над покойником, зубами лязгает. Медведь шибче грома ревет, надрывается, лапами дом раскачивает. Койык рогами в стену бьет, в щепы дом разламывает. А веселый мужик ваял посох колдовским, надел галоши старухины: скрип, скрип; стук, стук. Как услышали звери, что колдунья приближается, бросились кто куда. Разбежались в разные стороны на сотни верст и дорогу к зеленой поляне забыли.
Стукнул мужик еще раз посохом оземь. Возник дом крепкий, дубовый, и амбар с зерном, и хлев со скотом. Взял он нежную невесту на руки и внес в свои новые хоромы. Клюку колдуньи они вместе в очаге сожгли. И зажили счастливо.
Оказалось: радость-то больше веселых любит.
АННУШКА
Удмуртская сказки
БЫЛ у одной вдовы сын. Очень она им дорожила. Никуда от себя не отпускала. Целый день обучала его да наставляла, да советы давала. Она на базар, и он за ней должен тащиться: она в поле, и он плетется.
Надоела Микалю такая жизнь, и стал он призадумываться. Вдова Египеча, как увидит его в задумчивости, из себя выходит. Понимает она, что все больше парень от нес отдаляется, совсем чужой стал. Вот уж она беснуется, вот его уговаривает, а Микаль будто даже не слышит совсем.
Затосковал парень.
Выпустила тогда Египеча своих черных голубей и шуганула их в ясное небо: летите за леса и горы, за поля и долы, разыщите Микалю невесту-жену, робкую, послушную, чтоб ни в чем не перечила свекрови, чтоб была мне рабою верною, служанкою преданной…
Взвились черные голуби под облака, покружились, покружились и полетели на запад. А когда вернулись, закурлыкали, зашептали старухе непонятные слова.
Насупилась Египеча, потемнела с лица. Дала она голубям горсть пшена и пуще прежнего шуганула их грязной тряпкой.
Улетели голуби прямехонько на запад, а ночью возвратились, принесли на своих крыльях сиротку Аннушку. Где они ее отыскали, у кого украли, неизвестно. Только стала Аннушка с той поры Египечина сноха.