Приблизившись к ней, он учуял запах бренди и заметил затуманенный взгляд. Герти ничего не ответила, но позволила отвести себя к одному из плюшевых диванов, расставленных Джереми вдоль стен. Она села, держась очень прямо. Уголок ее рта немного опустился, словно оттянутый невидимым крючком. Она нащупала свою сумочку, вынула пачку сигарет и взяла одну. Аллейн поднес ей огонь. Ей стоило немалого труда прикурить. Она выпила больше, чем следовало. И где только умудрилась найти выпивку днем в воскресенье, подумал Аллейн. Наверное, подружка Фокса, миссис Дженси, хозяйка «Друга речника», проявила сочувствие.
— У вас неприятности? — спросил Аллейн.
— Неприятности? Какие неприятности? Я не боюсь неприятностей, — покачала головой Герти. — Они мои верные спутники.
— Вы не хотите рассказать, в чем дело?
— Дело не в том, что я вам расскажу. Дело в том, что он рассказал. Вот, что важно.
— Мистер Гроув?
— Мистер В. Хартли Гроув. Знаете что? Он чудовище. Понятно? Не человек, а чудовище. Жестокое. Боже, — сказала она, и уголок рта снова дернулся вниз, — каким жестоким может быть этот человек!
Глядя на нее, Аллейн подумал, что и в ней самой не слишком заметны любовь и доброта.
— Что, — спросила она, с трудом произнося слова, — он говорил обо мне? Что он говорил?
— Мисс Брейси, мы вовсе не говорили о вас.
— О чем же вы говорили? Почему он так долго у вас пробыл? Долго, ведь правда? Почему?
— Он рассказывал о своем пальто.
Она глянула на Аллейна и шумно затянулась сигаретой, словно держала во рту кислородную трубку.
— Он рассказал вам про шарф?
— Желтый шарф с буквой «Г»?
Герти издала звук, походивший на смех.
— С вышитой буквой, — сказала она. — А кто вышивал? Его преданная Гертс. Боже, какой идиот! И он продолжает его носить. Накидывает на шею, как удавку, надеюсь, задохнется когда-нибудь.
Она откинулась назад, положила голову на малиновый плюш и закрыла глаза. Левая рука соскользнула с колен, и сигарета выпала из пальцев. Аллейн поднял ее и бросил в стоявший рядом ящик с песком.
— Спасибо, — сказала Герти, не открывая глаз.
— Почему вы задержались? Что вы хотите мне сказать?
— Задержалась? Когда?
— Сейчас.
— Вы имеете в виду тогда.
Слышно было, как тикают часы над кассой. Вверху, под потолком, раздался хруст, шла усадка здания.
— Вы вернулись в театр?
— Спряталась. В нижней раздевалке.
— Почему вы мне раньше не сказали?
— Потому что это неважно, — очень четко произнесла Гертруда.
— Или потому, что это слишком важно?
— Нет.
— Вы слышали или видели кого-нибудь, когда были в нижнем фойе?
— Нет. Да, слышала. Уинти и Марко в кабинете наверху. Они выходили, и тогда я сбежала. Смылась, прежде чем они меня увидели.
— Еще кого-нибудь видели? Джоббинса?
— Нет, — быстро ответила она.
— Там был еще кто-то, верно?
— Нет. Нет. Нет.
— Отчего же вы так расстроены?
Герти собралась было что-то ответить, но прикрыла рот рукой, встала и слегка покачнулась. Когда Аллейн протянул руку, чтобы поддержать ее, она отшатнулась и бросилась бежать, спотыкаясь, к маленькой двери в главном входе. Дверь была не заперта. Герти распахнула ее и так и оставила. Аллейн стоял на пороге, а Герти пятилась от него к колоннам портика. Когда она поняла, что суперинтендант не собирается за ней гнаться, она с безумным видом вяло взмахнула рукой и побежала к автомобильной стоянке. Аллейн успел увидеть, как она втиснулась в свой мини-автомобиль. Пассажирское место было занято. Человек, сидевший там, посмотрел на Аллейна и отвернулся. Это был Чарльз Рэндом.
— Задержать ее? — спросил неслышно подошедший Фокс.
— Нет. Зачем? Пусть идет.
3
— Думаю, это все, — сказал Перегрин, отложил ручку, размял пальцы и посмотрел на Эмили.
С пристани на проезде Фипсов, откуда их выгнали ветер и сомнительные запахи, молодые люди вернулись в квартиру Перегрина и Джереми. Пока Эмили готовила обед, Перегрин трудился над воспоминаниями о своих встречах с мистером Кондукисом. О Джереми не было ни слуху ни духу.
— Вспомни школу. «Сочинение на тему «Как я провел каникулы». Пишите кратко и по существу».
— А у меня получился какой-то поток воспоминаний, — подхватил Перегрин, — и вовсе не кратко. Взгляни.
— Не сомневаюсь, мистер Аллейн будет доволен. «Тянет на «отлично», но над почерком надо бы поработать». Ты уверен, что не забыл какую-нибудь совершенно пустяковую деталь, которая и окажется ключом к разгадке тайны?
— Тебе бы все шутить. Вовсе не уверен. О том, как я чуть не утонул, я, кажется, все написал, но вот с визитом на Друри-плейс управиться труднее. Я ведь чуть ли не с порога напился. Как странно все было, — сказал Перегрин. — Точно, он вел себя ненормально. Знаешь, Эмили, мне теперь кажется, что он действовал словно не по своей воле. Словно не я, а он пережил шок, а потом, как курица, которой отрубили голову, суетился чисто машинально. Он был подавлен, в то время как я — просто пьян. Или мне теперь так кажется?
— Но в чем выражалось его странное поведение?
— В чем? Ну, например, там было старое меню с яхты «Каллиопа». Оно лежало на столе, он схватил его и бросил в огонь.
— Если ты пережил кораблекрушение, когда судно треснуло у тебя под ногами и пошло ко дну, думаю, не очень-то приятно натыкаться на вещи, которые об этом напоминают.
— Конечно, но у меня сложилось такое впечатление, что не в самом меню было дело, а в том, что на нем… — Перегрин умолк и, широко раскрыв глаза, уставился в пространство. После длительной паузы, он ошарашенно произнес: — Кажется, вспомнил.
— Что?
— То, что было на меню. Автографы. Ну знаешь, гости расписались. И… Эмили, слушай.
Эмили выслушала.
— Не знаю, какое это имеет значение, — сказала она, — но на всякий случай запиши.
Перегрин последовал ее совету.
— И еще одно, — сказал он. — По поводу прошлой ночи. Мне не дает покоя один момент. Я тогда был в зале, а ты выходила из-за кулис. И туг Тревор начал бузить, мяукал, хлопал дверью. Я помню, что я вдруг подумал о «Вишневом саде». Ну не то чтобы всерьез задумался, а так, мысль мелькнула.
— О «Вишневом саде»?
— Да… Черт, как бы я хотел его поставить!.. Так вот, — возбужденно продолжал Перегрин, — а потом в памяти вдруг всплыла цитата, не помню откуда: «Исчез, лишь»… кажется, «аромат и»… что-то еще. И эти смутные, словно сон, воспоминания не отпускали меня, пока мы шли по переулку до улицы Речников. Почему? Что их вызвало?
— Вряд ли они могут быть связаны с Тревором и Джоббинсом.
— Знаю. Но я не могу отделаться от дурацкого ощущения, что какая-то связь существует.
— Не старайся вспомнить, тогда все само собой получится.
— Ладно. Как бы то ни было, сочинение о каникулах закончено. Интересно, Аллейн еще в театре?
— Позвони.
— Хорошо. А что за сверток ты таскаешь с собой целый день?
— Покажу, когда ты позвонишь.
Дежурный полицейский в «Дельфине» ответил, что Аллейн уехал в Скотленд-ярд. Перегрин дозвонился туда с удивительной быстротой.
— Я написал, — сказал он. — Принести вам?
— Буду вам очень признателен. Спасибо, Джей. Вспомнили что-нибудь еще?
— Боюсь, нового не слишком много. — В телефонной трубке затрещало и зазвенело.
— Что? — переспросил Аллейн. — Что там бренчит? Я не расслышал. Ничего нового?
— Есть новое! — вдруг заорал в трубку Перегрин. — Есть. Вы напомнили мне. Я напишу. Есть. Есть. Есть!
— Вы прямо как рок-певец голосите. Я буду здесь приблизительно в течение часа. Спросите на входе, вам объяснят, как пройти. До скорого.