— Да кто же такие вы? — не выдержал Вадим. — И кто они? Вы можете назвать фамилии? Бах, Лекарский… Это с вашей стороны. А с другой?
— С другой стороны — другая финансово-промышленная группировка, Соковнина, бывшего вице-премьера правительства… Об этом все знают, читайте газеты. Поймите, я и так сказал вам слишком много, если учесть, что до сих пор здесь, в вашем кабинете, вопрос о моей безопасности даже не ставился, — угрюмо произнес Лекарский. — Я не спрашиваю, записываете ли вы наш разговор, чтобы потом в свою очередь можно было меня шантажировать. Охотно поверю вам на слово, что это не так. Но мне нужны гарантии, понимаете? Откуда я знаю, что вы, Юрий Петрович, в один прекрасный день, когда решите для себя, что профессия адвоката вовсе не для вас… Словом, вы сейчас устроили мне такой допрос, что мне начинает казаться, будто я не на Таганке, а на Лубянке.
Вадик громко хмыкнул, но ничего не сказал.
— Вы правы, — согласился я. — Полной гарантии мы вам дать не можем. Но вам ведь предстоит отчитываться перед ними, — я кивнул на дверь, как если бы там находились предполагаемые темные силы, — поэтому договоримся так. Запись мы все же сделаем, но такую, которая ваших работодателей дезориентирует.
Лекарский молчал, видимо обдумывая мои слова.
— Но для этого нам сначала придется дать согласие, — вмешался Вадик. — А ты, как я вижу, к этому просто не готов.
— Это не так просто, — ответил я ему. — Все вокруг только тем и заняты, что толкают меня в эту пропасть. В том числе и ты… — и обратился к Лекарскому: — Я, пожалуй, смог бы принять ваше предложение, но при одном условии — никаких тайн следствия я не знаю и знать не могу, поскольку в нем не участвовал. Но если бы даже знал, никогда бы этим не воспользовался.
— Вот это стоило бы записать для вашего хозяина, — сказал Вадик, глядя на Аркадия Валерьяновича.
— Мой хозяин рассчитывает на ваши связи в прокуратуре и ГУВД, — устало сказал Лекарский. — Неужели не понятно?.. Только там можно почерпнуть нужную информацию об этом деле. Например, для того, чтобы его развалить… Не мне вас учить, как это делается. Так что, приступим к записи?
— Сначала отрепетируем, посмотрим, как это у нас получится, — сказал я. — Значит, вы делаете мне предложение, я колеблюсь, господин Райский запрашивает цену, потом начинает торговаться, а я, чтобы сохранить лицо, выставляю свое условие, которое вы только что слышали, и, поломавшись, даю себя уговорить.
Лицо господина Лекарского уже не выражало задумчивости, теперь на нем читалась обеспокоенность. Он понимал, что это совсем не то, что ожидали от него те, кто его сюда прислал.
— Итак, приступим? — азартно спросил Вадик. Похоже, в детстве он не наигрался в казаки-разбойники и теперь неверстывал, хотя взрослая игра в следователи-преступники таила в себе большую опасность.
…Мы репетировали в течение получаса. Потом записали и прослушали то, что получилось. Нашли, что кое-где Аркадий Валерьянович фальшивит.
В его положении это было объяснимо. Нам же была нужна для его же безопасности полная естественность. И хотя он, в конце концов, махнул рукой и сказал, что, мол, сойдет и так, мы с Вадиком все переписали, заставив его еще раз все повторить.
Я понимал, во что влезаю. Хотя и не в полной мере. Например, понимал, что многое придется оставить так, как есть. Кате придется въехать в одну квартиру, мне в другую, надо будет выбирать выражения в разговорах по телефону, чтобы подслушивающие ничего не заподозрили. Неопытному человеку с шаткими нервами такое не по силам, но мы с Катей справимся.
Не откладывая, следовало бы установить, кто он такой на самом деле, этот Бахметьев. Фигурой он был заметной, иногда даже выступал по телевидению. Приложив старание, сделать это можно: он же не скрывается, живет открыто, так что установим.
— Теперь поговорим о приятном, — сказал Вадим, — о гонораре.
Должно быть, он мысленно потирал руки, предвкушая нечто сказочное.
— Это вопрос действительно более приятный, — согласился Аркадий Валерьянович, постепенно обретая свой прежний вид. — Я-то работаю, как вы понимаете, за идею.
— Самая замечательная на свете идея, — сказал я, — это защита собственной шкуры.
— Теперь становится понятным, почему вы пошли в адвокаты. — Лекарский учтиво склонил голову с аккуратным пробором.
— Так сколько? — спросил Вадим.
— С одной стороны, Юрий Петрович — начинающий адвокат, поэтому сумма будет соответствующей, — сказал Аркадий Валерьянович. — С другой стороны, после убийства адвоката Колерова участие в этом деле стало опасным. Хотя для Юрия Петровича, можно сказать, такое привычно… А вы, Вадим Андреевич, вполне можете выйти из игры, поскольку о вас речь не шла, о вас ничего не знают… Так вот, буду говорить откровенно. От предложений таких людей, Юрий Петрович, как мой шеф, лучше не отказываться. Поскольку теперь вы слишком много об этом знаете и вас могут использовать его недруги — вы становитесь для него опасны. Бах оставит вас в покое на время судебного разбирательства, но если дело будет проиграно…
— Это шантаж! — заявил Вадим. — Разве адвокат может отвечать за решение суда?
— Я неточно выразился, — кивнул Лекарский, — поймите правильно, я говорю лишь о своем понимании последствий. Сам Бах не ударит пальцем о палец, но его люди просто рассчитаются с Юрием Петровичем, скажем, за смерть своего товарища, того самого Лехи…
— Но, если я правильно понял, — Вадим смотрел на меня со страхом и сочувствием, — в проигрыше судебного процесса невозможно будет доказать вину Юрия Петровича.
— А никто и не собирается доказывать, тем более обижаться на суд, — прервал я его. — Там у них свое правосудие. Пришьют меня, или Катю, или нас обоих и назовут это справедливым возмездием. Продолжайте, Аркадий Валерьянович, мы вас внимательно слушаем.
— Поэтому не лучше ли нам снова переписать нашу беседу? — вдруг произнес Лекарский.
Мы с Вадимом переглянулись.
— Серьезные ребята, — сказал Вадим изменившимся голосом. — За всю мою практику такое впервые… Неужели они вообще ничего и никого не боятся? Но есть же у нас прокуратура, милиция, госбезопасность… Или эти бандиты на самом деле уже настолько неуязвимы?