Петр Савельев вел свои протоколы безупречно. Комар носа не подточит. Я внимательно прочитал ответы потерпевшей. И вспомнил о предложении Лекарского с ней встретиться. Конечно, я не забыл того, что адвокат не имеет права беседовать с лицами, уже допрошенными следователем. Но Лекарский продолжал искушать. Вечером он позвонил мне и настоятельно повторил свою просьбу.
«Лучше всего возле школы, где она учится, вам бы случайно встретиться», — сказал он.
— Но вы понимаете, как это можно будет потом использовать для дискредитации защиты? — напомнил я ему слова Вадима. — Там нас увидят учителя, а также одноклассники.
— Ничего они не заподозрят, — уверял Лекарский. — Будет хуже, если вы с ней встретитесь тайно. Тогда вы нарушите свои правила. А так — случайно встретились, случайно разговорились.
Он, конечно, меня не убедил, но что-то сдвинул во мне. Я же не из корыстных побуждений, а ради выяснения истины встречусь с ней. Пусть в меня бросит камень тот, кому ради пользы дела не приходилось нарушать инструкцию. Единственное, что я отверг, — это «случайную» встречу. Такого рода случайность почему-то казалась мне отнюдь не мелким враньем.
В школу, где училась потерпевшая Оля Реброва, я приехал в середине дня. Дежурная учительница отправила за ней какого-то первоклассника, бегавшего по коридору.
Когда я увидел ее, спускавшуюся вниз по лестнице, я поразился произошедшей в ней перемене. Сейчас она показалась мне осунувшейся и побледневшей. Прежде мне приходилось видеть ее только однажды, в коридоре прокуратуры, когда она шла с родителями в кабинет Савельева.
Краем глаза я заметил, как поднялся со стула какой-то крепкий высокий парень лет двадцати пяти, до этого читавший газету. Оля вопросительно, как бы спрашивая его разрешения, взглянула на него и только потом подошла ко мне. Вид был спокойный, доверчивый.
— Вы адвокат Игоря? — спросила она негромко. — Мне Аркадий Валерьянович говорил о вас.
— Верно, — сказал я. — Меня зовут Юрий Петрович.
Парень подошел к нам ближе, пристально посмотрел мне в глаза, прежде чем протянуть руку.
— Олег Григорьевич меня охраняет, — сказала Оля. — Его наняли мои родители.
— Если можно, я хотел бы с вами поговорить, — сказал я ей.
Олино лицо погасло, как если бы внутри у нее отключилась какая-то лампочка.
— Ладно. Может, подождете, когда у меня закончится урок? А то я отпросилась на несколько минут.
Я сел на скамью рядом с Олегом Григорьевичем, который продолжал меня внимательно разглядывать.
— Возникли дополнительные обстоятельства, — сказал я ему. — Теперь скажите, если не секрет, почему вы ее охраняете. Были какие-то угрозы?
— Именно так, — подтвердил он.
— И давно охраняете?
— Третий день, — ответил он. — Ее родители прибегли к помощи нашего охранного агентства после случившегося.
— Вы можете сказать, кто именно ее шантажирует? И каким образом?
— Звонили несколько раз по телефону. Какие-то подростки. Возможно, те самые, что на нее напали. Требовали забрать иск. Себя не называли. Причем звонили из автоматов, — сказал он и снова уткнулся в газету, кажется, это был «Коммерсант дейли».
Час от часу не легче, подумал я. Вот он, хлеб адвоката. Собираюсь защищать насильника, хотя в защите нуждается его жертва. Хотя не исключено, что этим занимаются именно соучастники Игоря Бахметьева, которых до сих пор не нашли…
Ко мне подошла пожилая учительница, седенькая, сухонькая, в пенсне.
— Вы хотели поговорить с нашей ученицей Олей Ребровой, как мне передали? — спросила она.
— Именно так, — кивнул я.
— Может быть, чтобы вам здесь не мешали, вам лучше подняться наверх. Там есть свободный класс. А то сейчас закончатся уроки, здесь будет шумно, много ребят, сами понимаете, не дадут поговорить.
Она протянула мне ключ.
— Это от моего класса. Сорок вторая комната. Оля сейчас к вам туда придет.
— Спасибо, — поклонился я. — А что вы можете о ней сказать, простите, не знаю вашего имени-отчества.
— Зинаида Сергеевна, очень приятно, а вас как зовут?
— Юрий Петрович Гордеев.
— А насчет Олечки скажу — очень хорошая девочка.
— Можно о ней сказать, что сама тянется к мальчикам, заигрывает с ними? — спросил я.
— Ни в коем случае, — покачала она головой. — Скромница, отличница, при этом красивая девочка. Но есть и другие, уж поверьте, сорок лет в школе, кого только здесь не видела… Так что защищайте ее получше, Юрий Петрович, очень мы все, кто Олечку любит и знает, на вас рассчитываем.
Такой учительнице нельзя врать, и я отвел взгляд.
Она что-то почувствовала, смолкла, как бы припоминая, не сказала ли чего лишнего.
— Ну… у вас работа, наверное, такая, — сказала она, замявшись. — Я понимаю…
И отошла в сторону, потом оглянулась, как бы раскаиваясь, что дала мне ключи.
— Я поговорю с ней наверху, в классе, — сказал я Олегу Григорьевичу, который все никак не мог оторваться от своей газеты. — Если не возражаете. Вестибюль — плохое место для разговора.
— Пожалуйста, — он пожал плечами и снова внимательно посмотрел мне в глаза, как бы проверяя мои намерения. — А я вам не помешаю, если буду там присутствовать?
— Мне — нет, ей, боюсь, помешаете. Дело весьма деликатное. Сами понимаете, какие могут возникнуть вопросы.
— Покажите мне ваше удостоверение, — сказал он, сложив наконец свою газету. — На всякий случай.
— Я понимаю, — кивнул я, показав ему все документы, какие у меня с собой были. И когда он снова спокойно развернул газетные страницы, как если бы взял на себя обязательство прочесть там все, от корки до корки, я почувствовал себя свободным.
Оля уже ждала меня возле дверей с цифрой сорок два. Стояла неподвижно, глядя в пол, обнимая руками портфель. Милая, хрупкая девочка. Глядя на такую, у нормальных людей должно возникать желание защитить ее, уберечь от беды. Но это у нормальных людей.
— Вы будете защищать Игоря? — спросила она, когда мы вошли в кабинет, кажется химический.
— Это так, — кивнул я, — поэтому в любой момент ты можешь уйти. И вообще можешь со мной даже не начинать разговора.
— Ну почему? — она пожала плечами. — Спрашивайте.