Проверим… Леха ни на какой гвоздь там напороться не мог, это факт. Не то чтобы я ощупывал эти доски руками прежде, чем с ним сцепиться. Нет, но было заметно — их еще никуда не прибивали и потому ниоткуда не отрывали. Поэтому никаких угрызений совести я не испытывал. Одно только отвращение — неужели вот так, походя, его принесли в жертву, чтобы вернее посадить меня на крючок? Бах или его противники, не важно. Одного поля ягода, это ясно. Но почему именно я так им нужен или, наоборот, нежелателен?
Я поднял телефонную трубку и набрал домашний номер Александра Борисовича Турецкого. Черт с ними, пусть подслушивают. Сейчас только Турецкий мог мне помочь быстро найти ответы на возникшие вопросы.
Хоть бы он был еще дома, молил я, хоть бы не уехал на службу.
И он будто услышал меня.
— У телефона, — сказал Турецкий хрипловатым утренним голосом.
— Это я, Гордеев, — сказал я. — Извините, что разбудил…
— Юра! — обрадовался он. — Ну как первый блин?
— Как положено — комом, — вздохнул я. — Да еще каким. Вы были правы, когда меня отговаривали. Какой из меня, к черту, адвокат.
— А что случилось? — спросил он озабоченно.
— Еще никого не защитил, но уже, похоже, кое-кого замочил, — признался я вполголоса, поскольку услышал, как Катя вышла из ванной.
— Смеешься? — спросил он недоверчиво.
— Плачу, — ответил я. — И при этом недоумеваю. Но подробности, если можно, потом. Словом, у меня к вам просьба: нет ли сообщений о найденном трупе на пересечении Садового и Новослободской на территории стройки, в сторону центра, рядом с перекрестком? И работают ли на этом объекте люди, ну… строители?
— Понятно, — сказал он озадаченно. — Об этом лучше бы спросить в конторе Славы Грязнова, но, боюсь, он замучает тебя вопросами. Как замучил меня претензиями, почему я так легко тебя отпустил.
— И он был прав, — заметил я.
— Ты дома? — спросил Александр Борисович. — Я тебе перезвоню, как только что-то узнаю.
— Нет, не дома, — сказал я, взглянув на насторожившуюся Катю. — Заодно проверьте, пожалуйста, не прослушивается ли этот телефон. — И продиктовал ему номер, виновато глядя на хозяйку квартиры. Все равно этот номер мои «доброжелатели» уже знали.
— А где… — голос Турецкого дрогнул. Он не договорил. Похоже, был недоволен, что я влип в какую-то историю, едва лишился его покровительства. Впрочем, врожденная интеллигентность не позволила ему договорить вопрос: «А где ты находишься?» О моих отношениях с Катей он знал.
— Это перед кем ты отчитываешься? — спросила Катя, едва я положил трубку.
— Перед бывшим начальником. Перед Александром свет Борисовичем. Он, кстати, передавал тебе привет.
— Только не ври, — сказала она строго, проявляя присущие ей интуицию и аналитические способности.
— С чего ты решила, будто я вру? — обиделся я.
— Говоришь неправду, — смягчила она формулировку. — Хотя бы потому, что он настоящий джентльмен. Откуда ему было знать, что, раз ты не ночевал дома, значит, был у меня, а не у кого-то еще? Передавая мне привет, он поставил бы тебя в неловкое положение.
В ответ я только развел руками.
Через час я приехал на эту чертову стройку. Леха лежал там, где я его оставил. Толстый ржавый гвоздь, который вошел под затылком, вылез над кадыком. Возле него хлопотали следователи из ГУВД, осматривали, вынюхивали, фотографировали, составляли протокол. Никаких строителей там не было и в помине.
Грязнов Вячеслав Иванович лично почтил своим присутствием место убийства, поскольку Турецкий попросил его об этом в телефонном разговоре.
— Шито белыми нитками, — прервал он мои объяснения, больше походившие на оправдания. — Доску с гвоздем явно потом подложили. Видишь, она сухая, а нижние — сырые. Причем насквозь. Дождик шел, когда ты с ним тут возился? — спросил он.
— Шел, — ответил я, не скрывая облегчения.
— А потом перестал, — кивнул Грязнов. — Вот такие дела, господин адвокат. В сорочке вы родились. Теперь бы узнать, когда и отчего он на самом деле помер… Уж больно аккуратно лежит. Как в гробу. И ручки очень уж картинно раскинул. Тебе не кажется?
— Похоже на то, Вячеслав Иванович, — поднял голову Витя Тихонов, знакомый медэксперт. — Юра, привет. Когда доску с гвоздем под него подложили, кровь уже успела застыть и свернуться, поэтому из раны в затылке она почти не вытекала. Видите, крови на доске почти нет.
— А кто он, — спросил я, — в картотеке есть?
— С тремя фотографиями разных лет, — ответил Вячеслав Иванович. — Рецидивист первостатейный. Так что особо не расстраивайся. Ночью в виде привидения он к тебе не заявится, поскольку не ты его замочил. Наверное, ему было велено спровоцировать тебя, вызвать на драку. А поскольку ты парень не промах, то с задачей он явно не справился. И хозяева решили воспользоваться именно этим обстоятельством. Ты взял верх, значит, можно инсценировать убийство, чтобы тебя дискредитировать или шантажировать, уж не знаю… Так мне кажется. Ну я поеду, ребята разберутся и мне доложат. Сам понимаешь, как выбился в начальники, пошли дела все больше деликатные, политические да неотложные… Ну, ты смотри, не пропадай. И принеси нам заявление на разрешение носить огнестрельное оружие. Думаю, не помешает. Чудится мне, кто-то под тебя копает, как шагающий экскаватор, так что держи меня в курсе, если что… аблокат!
Он засмеялся, хлопнув меня по плечу, и подчиненные охотно засмеялись вместе с ним, впрочем, вполне дружески. Что поделаешь, в крови у нас это пренебрежение к защитникам — ладно бы сирых и бедных, а то ведь уголовников, разного рода упырей, коим вообще не место на земле. Не из любви к справедливости защита, а за хорошие бабки, наверняка запятнанные кровью невинных. Такие вот обывательские суждения. И чтобы это преодолеть хотя бы в себе, надо самому влезть в шкуру «аблоката». Вот я и влез. И уже сам тому не рад. Только как в этом теперь признаешься?
Вячеслав Иванович еще раз покровительственно хлопнул меня по плечу и направился к поджидавшей его черной «Волге».
Я смотрел ему вслед. Конечно, ему позвонил Александр Борисович. И, конечно, его не пришлось долго упрашивать. Пока есть на свете братство и солидарность профессионалов, пока они вместе держатся, не бросают друг друга в трудную минуту, Фемида может быть спокойна.